Читать книгу "Как общаться с вдовцом - Джонатан Троппер"

Так что теперь я официально писатель. У меня есть контракт, редактор, новый ноутбук и сроки сдачи книги, но я совершенно не представляю, как ее писать. Снова взявшись за работу, я испытываю странное чувство — скорее приятное, чем наоборот. Я сижу за письменным столом в спальне. По крыше стучит осенний ливень; он грохочет по металлической крышке висящего на стене дома компрессора, словно аплодисменты. Я гляжу в окно и пытаюсь собраться с мыслями.

У меня была жена. Ее звали Хейли. Ее больше нет. Как и меня.

Пока я написал только это. Но у меня есть год на то, чтобы написать остальное, а в материале я недостатка не испытываю. Что-нибудь придумаю.

Чтобы отпраздновать сделку, Расс везет меня в тату-салон: я хочу себе сделать на тыльной стороне правого запястья меньшую копию кометы Хейли. Где бы я ни был, я посмотрю на руку, увижу татуировку и вспомню, что Хейли — часть меня. Конечно, это звучит до слащавости сентиментально, но я чувствую: ее отметина на моей руке — это правильно. Я объясняю все это Рассу, пока мастер натягивает перчатки из латекса и протирает мне руку спиртом.

— Понятно, — кивает Расс.

— Встречный вопрос, — заявляю я, — почему ты сделал себе татуировку именно на шее?

— Не знаю. Мне показалось, татуировка на шее — это круто.

— Но ты ее можешь увидеть, только вывернув шею перед зеркалом, а так она растянется.

— Верно подмечено. Придется сделать еще одну, как у тебя.

— Фиг два.

Это очень приличный тату-салон, он расположен в торговом центре между булочной и химчисткой. Мастер с кольцом седых волос вокруг лысой макушки выглядит, словно чей-то дедушка, его тонкие губы складываются в добрую улыбку, а из-под фартука выглядывает шерстяная клетчатая рубашка.

— А у вас татуировок нет, — замечаю я, разглядывая его чистые предплечья.

— Сапожник без сапог, — отвечает он, включая аппарат. — Как вы переносите боль?

Мы с Рассом переглядываемся и улыбаемся.

По ночам мне нелегко. Раньше ночь была для меня самым легким временем суток — единственным, когда боль утихала, притуплялась до легкой дрожи. Мне не лезли в глаза жизнь, продолжавшаяся за окнами, люди, занимавшиеся своими делами; меня не заботило, что время идет, а я оказался за бортом, придавленный обрушившимся на меня бременем скорби. К тому же к закату я обычно уже напивался. Отныне я не держу в доме выпивку. И траву тоже, если что. Теперь я трезвый и добродетельный отчим, которому нечем отметить наступление полуночи.

Я захожу в комнату Расса, который проворно переключает экран компьютера. Теперь на мониторе девушка. Время от времени Расс что-нибудь о ней рассказывает, но пока я толком ничего не знаю. Он еще не готов о ней говорить, а я не хочу совать нос, куда не просят. Я рад за него, но вот такие моменты — когда он переключает монитор, если я вхожу в комнату — напоминают мне: как бы мы ни дружили, я все-таки его опекун, а он еще ребенок, и эти границы никуда не денутся, как их ни стирай. Наверно, это хорошо, но сказать, что мне не больно, значит соврать. Я отчим Расса всего несколько недель, но уже грущу о том, что какие-то кусочки его жизни с неизбежностью от меня ускользают.

— Как дела? — интересуюсь я.

— Шикарно.

— Хочешь, сходим в кино.

— Не могу, — отвечает он, — уроки делаю.

— Отлично. Продолжай в том же духе.

— Почему бы тебе не позвонить мисс Хейз?

— Ага, сейчас…

— А почему бы и нет?

— Она мне ясно дала понять, что не хочет меня ни видеть, ни слышать.

— И такая мелочь тебя останавливает?

Время от времени я думаю о Брук, «время от времени» — это практически постоянно. Отвозя Расса в школу, я ищу Брук взглядом, несколько раз на дню нарочно проезжаю мимо ее домика, похожего на обиталище семейки Брэди, и в одиночку сижу в кино, надеясь, что вот сегодня она придет. Я высчитываю шансы, прикидывая, какой сейчас день недели, какой фильм идет в мультиплексе. Но, похоже, шансов у меня маловато. Я хочу было оставить Брук сообщение, когда и на какой фильм я пойду, но потом вспоминаю выражение ее лица при прощании и не могу себя заставить набрать ее номер.

— Знаешь, — спустя несколько дней сообщает мне Клэр за кофе с водой в «Старбаксе», — психолог сказал бы: то, что ты теперь вздыхаешь по живой женщине, а не по мертвой, — явное улучшение.

— Поэтому я и не хожу к психологам. Слишком много бесполезной информации.

— Что это у тебя на запястье?

— Татуировка.

— Иди ты!

Я показываю Клэр комету Хейли, прочертившую мое запястье.

— Потрясающе, — выдыхает Клэр, трогая татуировку. — Ты бросаешь вызов обществу.

— Я зол.

— Ты загадочен и опасен.

— И не говори.

— Теперь и мне придется сделать татуировку.

— Это почему?

— Если татуировка будет только у тебя, нарушится гармония.

— Не знаю, Клэр. Татуировка — это серьезный шаг.

— Да что ты говоришь!

— Ничего. Как у тебя дела со Стивеном?

— Думаю, хорошо, — отвечает она. — Мы теперь часто занимаемся сексом. Мы это заслужили. Мы обсуждаем, как и что можно сделать лучше. Но скоро я растолстею, как корова, и мы уже не будем так активно заниматься сексом; тогда придется придумать другие темы для разговоров.

— Ну, у тебя ведь будет ребенок, — замечаю я. — Тут есть о чем поговорить.

— Возможно.

— Ты вернешься домой?

— Не знаю, — признается она, грустно глядя в окно. — Мне и так хорошо.

Я никогда не мог ничем помочь Клэр. По какой-то причине моя сестра, умница-красавица, неизменно борется с прочно укоренившимся стремлением себя мучить, сгорать и восставать из пепла. Она не верит в удачу, что-то заставляет ее снова и снова разрушать свое счастье, и при мысли об этом я чувствую себя грустным и старым.

— Ты его любишь?

— Кажется, да.

— Это хорошо.

— Думаешь, мне надо вернуться домой?

— Ты сама решишь, когда пора.

— Бред собачий.

— Ладно. Я тебе скажу, когда пора.

— Спасибо.

— Тебе пора.

— Пошел ты знаешь куда!

Мы возвращаемся к этому снова и снова: вперед — назад, выпад — парирование, за — против, и все это бессмысленно, потому что на двоих у меня не хватает здравого смысла. Клэр есть Клэр, а я — это я, мы всегда будем в чем-то несовершенны. Может, это та цена, которую мы должны заплатить за то, что ни один из нас не испытывал нужды быть цельной личностью: другой всегда заполнял пробелы. Как бы то ни было, я не хочу думать, что Клэр никогда до конца не будет счастлива. Мне остается лишь надеяться, что материнство что-то в ней разбудит, активирует какой-нибудь дремлющий ген, отвечающий за удовлетворение. Возможно, рождение ребенка поможет ей преодолеть это препятствие. Хотелось бы сказать, что я очень на это надеюсь, но пока все же не буду устраивать в свободной комнате кабинет.