Читать книгу "Громовержец. Битва Титанов - Юрий Петухов"

Крышка ближней бадьи никак не давалась ему. Жив подошел, помог. Запустил внутрь ладонь — и вытащил обратно, стряхнул брезгливо маслянистую черную жидкость, вляпался в дрянь какую-то, гадкую, вонючую!

А Полута не побрезговал, зачерпнул в ладони, отбежал к дыре, через которую проникли в зал, плеснул на землю. И крикнул Ворона:

— Вот теперь зажигай!

Ворон высекал искру осторожно, опыт у него был, знал, пещера может учудить что угодно. И все же, когда полыхнуло жаром, еле успел голову отдернуть, чуть усы не спалил.

— Горючая вода! — заключил, вставая.

— Горючая, живая, — закивал Полута. — А дол-хна быть еще и мертвая водица…

— Мертвая? — не понял Ворон.

— Это так сказывают, — пояснил Полута. — Мне без нее не жить!

Пока Полута обшаривал зал в поисках своей «мертвой воды». Жив все глядел вверх — в пещеру явно проникал откуда-то слабенький свет, иначе бы не видать им ни бадей, ни стен, как ни привыкай глазами, как ни напрягай их. И он нашел. Дыра не была видна с краю, ее можно было заметить с самой середки подземного зала.

— Вот это дело! — обрадовался Жив. Подозвал дядьку. — Видал?!

— Угу, — промычал тот.

— Вот так мы вытягивать бадьи будем, — пояснил княжич, — иначе горючую воду наверх не поднять!

Сказал, сделал еще шаг — и чуть не полетел с уступа вниз, еле удержался. Вгляделся пристальней — там, внизу, было черное озерцо, маленькое совсем крохотное. Жив лег на живот, спустил руку, пальцы обож-гао холодком.

— Водица, — сказал он.

Полута выявился из тьмы призраком, упал наземь. Но его руки не хватало. Тогда он сорвал с тела верхнюю рубаху, ухватился за край рукава, спустил ее вниз, подождал, покуда намокнет.

Жив глядел на брата, ничего не понимая. Потом глядел вниз — догляделся, увидал на дне озерца множество костей, еле белеющих сквозь темную водицу.

— Человечьи, — прохрипел совсем рядом Ворон. И передернулся.

А Полута тем временем вытянул отяжелевшую рубаху, принюхался, лизнул спадающие капли… и начал вдруг выжимать воду прямо в рот, запрокинув голову. Глотал долго, с жадностью, будто в последний раз пил на этом свете. Потом затих с полуприкрытыми глазами. И простонал:

— Все! Живу!

Ворон не понял. Снова подумал — безумен княжич, совсем плох.

Но тот неожиданно рассмеялся, упал на спину, замотал головой из стороны в сторону. Жив поднялся, подошел ближе, думал помочь. Только Полута отмахнулся, снова сел.

— Вот она — мертвая вода! — просипел истово, будто узрел сошедшего с небес Рода. — Вот он напиток богов! Амвросия!

— Сказки, — выдохнул Ворон, — бабьи сказки. Нету никаких напитков… и чудес нету никаких. Вот Скрева, упокой ее душу Матерь Ладо, целебные настойки умело варила, это я на своей шкуре испытал, точно! А мертвой воды не бывает!

— Бывает, — отрезал Полута. Он дышал шумно, в полную грудь, словно ему только сейчас, после долгах лет неволи, пришлось вдохнуть воздуха сколько влезет. Был он совсем не похож на себя прежнего. — Бывает. Тут не чудеса. Тут смолы древние! Соли редкие! Все, как в грамотах!

— Ладно, не гомони, — успокоил его Жив, — проверим, какие там смолы. Ты лучше про уговор наш помни — ни слова!

Его больше занимала горючая вода. Склады потайные доспехов, мечей, копий, дротиков, перунов гремучих, свитки и дощечки мудрые, кожи-чертежи — тайны веков многих, тайны яриев-предков, вой многолюдные, перекинувшиеся к нему, струги, кони, а тут еще… вода горючая, про которую только слышать доводилось! Почему? Откуда все это?! И почему все к нему, словно он притягивает к себе… Это Судьба-матушка! Это Род Вседержитель! А стало быть, все роды их от самого истока до дня нынешнего — все за него! иначе и быть не может! Значит, Правда с ним, на его стороне… А он все думает, все решиться не может! Почему? Отчего?! Только эхом в закоулках души глубинной: «ты верный… ты не предашь!»

На следующий день не до бадей было и не до Полуты. Послов принимал. Издали пожаловали. И не первые. Неделю назад с небольшим приходили из жарких краев, с Иной реки четверо. Вроде русы — светлоглазые, высокие, на головах будто выгорелая под солнцем пшеница, жилистые — а все ж иные, недаром и река Индом зовется. Иным Доном: в одеждах золотистых, складками спадающих, даже штаны не обтягивали ног, а будто с запасом шились, на шеломах перья розовые, мечи в каменьях — три таких, усыпанных алмазами, не мечи, игрушки — поднесли Живу. Сыны Индры-змееборца, рассекателя преград. Рода звали странно, без имени, просто Вышним.[22]Были вкрадчивы, но настойчивы и тверды. Жива называли не князем, но рачей, а когда поправляли их, улыбались, склоняли головы с почтением, но твердили свое, ибо знали: князь — любой князь, а рача — добрый, рачительный князь-созидатель. Сами от такого же прибыли союз крепить. Жив союзников привечал. До этих приходили слы хаттов — крутоплечие, могутные, с выпирающими подбородками и мясистыми носами. Тоже русы, но немало за последние века их деды-прадеды жен ванских пояли за себя, закурчавели, заматерели наподобие волов своих небесных, коим поклонялись. Хатты жили рядышком, через море, меж Сиянной и Туманной,[23]жили на плоскогорьях лесистых и плодородных, среди живности богатой, тешили себя скачками конными, охотой на львов… Но и им, видно, от Крона-батюшки досталось крепко, раз их коняз прислал слов с поклоном. И силы у него было в стократ больше, чем у Жива, и добра, и челяди, и годами старше втрое — все равно Кланялся, верил в право княжича на престол Олимпийский. И тем и другим Жив даров дал, наказал, чтобы дружины слали. Послы улыбались хитро — с дружинами и пришли, тайком, будто на Великий Поход, Кроном объявленный, да сами по себе — дружины недалеко, по островам малым, за полдня перехода до Олимпа, ждут. Дивился Жив хитрости русов окраинных. Но не попрекал, каждому доброе слово находил. Сомнения оставляли его, все тише, все реже голос отцовский в ушах эхом звучал. Время лечит, время правит…

Вот и этих троих слушал, не прерывал. Приглядывался. Бороды седые, волосы длинные, в пучках и косах, лица грубые, морщинистые, обветренные, а глаза ясные, молодые. На плечах рысьи шкуры с мордами оскаленными, уши с кисточками торчком на мордах, как живые рыси, вот-вот прыгнут. Пояса железные, наборные, с каменьями узорчатыми, сапоги бисером расшиты, отвороты меховые. И в дары меха принесли — черные, с проседью, невиданные на Русском море. С Урала дары, с гряды далекой, где предки хаживали во времена незапамятные… не все ушли, стало быть!