Читать книгу "Казанова - Иен Келли"

Равновесие в доме нарушилось с появлением очередных актеров, присоединившихся к компании Казановы в Санкт-Петербурге, ими были французы, которые решили попытать здесь счастья, их настоящие имена так и не установлены, однако Казанова вспоминает их как господина Кревкера и мадемуазель Лa Ривьер.

Они привезли Джакомо рекомендательные письма от князя Карла Эрнста Бирона из Риги, впечатлив этим Казанову, но больше у них ничего не было — ни денег, ни предложений о работе, ни планов — поэтому им оставалось только «выставлять [их] прелести на продажу». Казанова уверял пару, что не сможет общаться на таких условиях, но увидел, как Ла Ривьер проделывает свой первый трюк в его квартире, занимаясь сексом с пришедшим по делу бисексуальным немцем по имени Баумбах. На Заиру «французские манеры» не произвели столь сильного впечатления, но она сказала, что если все хотят отправиться развлекаться в пивную «Красный кабак», то она тоже пойдет за компанию. Казанова согласился. Он сделал это, как сам пишет, потому что «опасался последствий» плохого настроения Заиры, слез и ругани, если ее не возьмут. И вот поэтому он, парочка французских авантюристов, русская крестьянка и немец отправились все вместе. Вечер был веселым, оживленным и пьяным. С Заирой обращались как с равной, что понравилось и ей, и Казанове.

Они играли в азартные игры. Кревкер позволял Баумбаху открыто заигрывать с Ла Ривьер, женщиной, которая также была и его любовницей, но, кажется, была готова принять любого по цене пирожка из «Красного кабака». Заира стала свидетелем неожиданно свободных нравов путешествовавших французов, чьи манеры ее учили уважать.

На следующую ночь Казанова решил оставить Заиру дома, он утверждает, что поступил так, поскольку знал, что Баумбах организовал вечер с участием нескольких русских офицеров, и хотел, чтобы Заира избежала компании соотечественников и не болтала с ними на не слишком понятном Джакомо языке. С учетом того, что произошло позже, однако, ему, возможно, было известно, что приглашение Баумбаха предполагало дальнейшее погружение в традиции русского офицерского разгула: вечер, кажется, был задуман с переходом в оргию. Первыми пришли братья Лунины, офицеры престижного Преображенского полка (впоследствии они приобрели большую известность в русской армии, но когда Казанова встретил их, старшему, Александру, было двадцать, а Петру Михайловичу — только семнадцать лет). В 1765 году Петр походил на «белокурую и красивую девицу». Казанова пишет, что его «любил государственный секретарь Теплов» и что «умный малый не только пренебрегал предрассудками, но и намеренно добивался ласками признания и уважения людей с положением». По свидетельству Казановы, Петр уже был в курсе бисексуальности Баумбаха и полагал, что итальянец тоже таков. Юноша счел, что итальянец с хорошими связями достоин его внимания, и настоял, чтобы сесть рядом. В эпизоде, напоминающем об увлечении Беллино, Казанова сперва верил — или хотел верить, — будто Петр Лунин на самом деле девушка, переодевшаяся в военную форму. Джакомо влекло к нему, и он заявил о своем подозрений. Тогда Петр Лунин расстегнул бриджи, чтобы доказать собственное мужское естество, и занял «такое положение, чтобы сделать себя и меня счастливым». Ла Ривьер обозвала их «содомитами», а они ответили, что та «шлюха». Когда старший Лунин и Баумбах вернулись с прогулки, они привели с собой еще двух офицеров. Затем, во время долгого пьяного дебоша, все четверо мужчин занимались сексом с Ла Ривьер. Междутем Казанова и Петр наблюдали за действом, «как двое добродетельных пожилых мужчин, которые снисходительно смотрят на безумства разнузданной молодежи». Это был странный для Казаковы вечер, не только из-за того, что он даже не знал имен всех участников оргии, но и из-за роли пассивного вуайериста, в которой оказался Джакомо, выбравший к тому же в ту ночь гомосексуальный контакт и согрешивший «против природы» своей собственной, устроенной по замыслу божьему.

По возвращении он застал Заиру в приступе дикой ревности. Она утверждала, будто обнаружила его неверность по астрологическим картам, но с той же легкостью могла слышать от соотечественников о том, что чаще всего происходит с группой пьяных мужчин в компании Ла Ривьер. Она бросалась в него предметами, и он пошел спать, а утром решил успокоить ее гнев — или загладить свою вину, — взяв с собой в Москву. «Те, кто не видел Москвы, — считал Казанова, — не могут говорить, что увидели Россию». Это была дорогая поездка для человека, жившего на сокращающиеся кредиты из Венеции и Франции: восемьдесят рублей за шесть дней и семь ночей путешествия с Заирой в шлафвагене. Они сделали семьдесят две остановки (или смены лошадей), что, по оценке Казановы, составило около пятисот итальянских миль.

Они отправились в начале лета — дата установлена по ссылке Казановы на начало в Санкт-Петербурге «белых ночей», когда о конце каждого дня возвещал пушечный выстрел у Петропавловской крепости, поскольку солнце не садилось. Дорога до Новгорода заняла сорок восемь часов, а в Москве они оказались к концу недели.

Там Казанова нашел квартиру и нанял слугу, который говорил по-французски, а потом позаботился об отправке полудюжины рекомендательных писем, которые должны были открыть ему двери в московское общество. Как всегда, письма сработали. Джакомо был в городе в качестве заезжего гостя, Москва уже не являлась столицей, но сохраняла загадочный дух старой Московии, с ее тяжелыми колокольными перезвонами, ароматом благовоний и суеверий. Он обратил внимание на пищу («изобильную и сочетавшую разные вкусы»), женщин («более привлекательных, нежели в Санкт- Петербурге, и более кокетливых») и «мануфактуры, старинные памятники, естественно-научные коллекции, библиотеки… и знаменитый Царь-Колокол». Заиру он везде брал с собой, с радостью представляя ее как свою дочь. Тем не менее спустя неделю Казанова решил вернуться в Петербург и готовиться к аудиенции у императрицы, в надежде получить от нее какую-нибудь выгоду для себя.

Он воображал, будто быть итальянцем-самоучкой с хорошими связями и познаниями в разных науках достаточно, чтобы возвыситься среди русских в их франко-итальянской по духу столице. Но он ошибался. «В России уважают только тех людей, которых надо просить о визите. Те, кто приходит сам, не ценятся. Возможно, это правильно». Между тем он успел побывать в великолепных столичных пригородах, в императорских дворцах Царского села, Петергофа, Ораниенбаума и в Кронштадте, где базировался русский военный флот. Он ждал приглашения в Зимний дворец, но оно так никогда и не пришло.

В конце концов граф Панин — загадочный друг Дашковой — устроил ему встречу с царицей в Летнем саду, где она гуляла погожим утром. Сад, расположенный на берегу Невы; был задуман Петром I как салон в европейском духе под открытым небом, где монарх мог бы устраивать увеселения для своего двора и приближенных, «особенно по вечерам, после ужинов, и до полуночи». В 1765 году граф Панин сказал Казанове, что лучшим шансом для разговора с императрицей будет случайная встреча в Летнем саду среди итальянских статуй. По-видимому, Джакомо долго бродил по саду в ожидании, поскольку успел заметить, что многие мраморные изваяния (до наших дней сохранилась примерно половина из оригинальных работ) на подписях к ним назывались на удивление неверно — то ли из-за невежества, то ли как русская шутка, направленная против претенциозности классицизма, например подпись «Сафо» украшала постамент с явно пожилым мужчиной грубоватой внешности.