Читать книгу "Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси"

— Но я не собака.

— Но ты очень верный, как собака.

Я беззвучно застонал. Какого бога я обидел, что вынужден такое терпеть?

— Думаю, когда-нибудь ты станешь хорошим мужем, Уильям Генри, — решила она. — Для женщины, которая любит, чтобы мужья были робкими, но верными. Ты совсем не такой, за какого я выйду замуж. Мой муж будет храбрым и очень сильным и высоким, и он будет музыкальным. Он будет писать стихи и будет умнее, чем мой дядя и даже твой доктор. Он будет умнее, чем мистер Томас Альва Эдисон.

— Как жаль, что у него уже есть жена.

— Ты шутишь, но разве ты никогда не задумывался, на каком человеке ты женишься?

— Мне двенадцать лет.

— А мне тринадцать, почти четырнадцать. При чем здесь возраст? Джульетта нашла своего Ромео, когда она была в моем возрасте.

— И посмотри, что с ней случилось.

— Да, ты в самом деле его ученик. Ты что, не веришь в любовь?

— Я недостаточно о ней знаю, чтобы верить или не верить.

Она перекатилась через кровать, и ее лицо оказалось совсем рядом с моим. Я не смел повернуться к ней.

— Что бы ты сделал, если бы я сейчас, прямо сейчас тебя поцеловала?

В ответ я только покачал головой.

— Думаю, ты бы упал в обморок. Ты ведь никогда не целовался с девушкой?

— Нет.

— Может, проверим мою гипотезу?

— Я бы не стал.

— Почему нет? — Я чувствовал на своей щеке ее теплое дыхание. — Разве ты не готовишься в ученые?

— Я бы предпочел, чтобы Смертельный Монгольский Червь разжижил мою плоть.

Мне не следовало этого говорить. Думаю, до того момента она не вспоминала о черве. Не успел я запротестовать, как она стянула повязку и открыла мою рану. Я замер, чувствуя, как ее дыхание приближается к ране.

— По-моему, я никогда не видела такой большой коросты, — прошептала она. Она прикоснулась там кончиком пальца. — Больно?

— Нет. Да.

— Так да или нет?

Я не ответил. Я дрожал. Мне было очень тепло, но я дрожал.

Матрац мягко скрипнул. Пружины сжались под ее весом, наклонив меня к ней. Ее влажные губы прижались к моей поврежденной плоти.

— Ну, вот. Вот тебя и поцеловали.

Я скоро обнаружил, что Лиллиан Трамбл Бейтс, помимо всего прочего, была еще и страшной лгуньей. Хотя она не кусалась и только немножко пускала слюни, она жутко храпела. К часу ночи я уже всерьез подумывал о том, чтобы приглушить звук, положив ей на лицо подушку.

Между тем я был рад, что остался одетым. Ночью в комнате стало очень холодно; у меня онемел кончик носа. Думаю, Лилли тоже замерзла, потому что она во сне повернулась и прижалась ко мне. Это одновременно и смущало, и было приятно.

«Мы больше того, что отражается в Желтом Глазе», — говорил фон Хельрунг.

Со свернувшейся рядом Лилли я смотрел на золотой луч света от уличного фонаря внизу. Я встал к нему. Я вошел в него. Ничего не осталось, кроме золотого света.

Потом я услышал в вышине ветер. И больше не было ничего. Я слышал ветер, но не чувствовал его. Я бестелесно парил в золотом свете.

В вое ветра звучал голос. Он был прекрасен. Он звал меня по имени. Голос был в ветре, и ветер был в голосе, и они были одним целым. Ветер и голос были одним целым.

В пустой комнате сидит моя мама и расчесывает волосы. Я с ней, а она одна. Она сидит лицом от меня. Ее обнаженные руки кажутся золотыми в этом свете. Меня зовет не ее голос. Это голос ветра.

У ветра есть течение, как у реки, бегущей к морю.

Оно тянет меня к ней. Я не борюсь с течением ветра. Я хочу быть с ней в пустой комнате с золотым светом.

Теперь мама поворачивается ко мне. У нее нет глаз. С ее лица содрана кожа. Ее пустые глазницы как черные дыры, которые засасывают золотой свет, и он не может из них вырваться. Спасения нет.

Сильный ветер завывает. Нет разницы между ветром и моим именем, и у моего имени нет начала и нет конца.

Я проваливаюсь в темную яму глаз моей мамы.

Из ниоткуда протянулась рука, схватила меня за воротник и оттащила назад от открытого окна. Я боролся со своим спасителем, но он обхватил меня длинными руками, и теперь я слышал его голос — не голос ветра, — зовущий меня по имени:

— Уилл Генри! Уилл Генри…

Доктор тихо бормотал, пока я пытался высвободиться, беспомощно колотя ногами по гладким половицам пытаясь ответить ветру, который вздыхал, обдавая холодом наши лица. Я слышал, как Лилли снова и снова визгливо и истерично спрашивала: «Что это? Что это?» А потом я увидел, как рядом со мной встал на колени доктор фон Хельрунг и поднес к моему лицу лампу. Он говорил доктору:

— Nein, nein, не по имени, Пеллинор. Не называйте его имя! — Он легко шлепнул меня по щеке. — Смотри на меня! — закричал он. — Слушай меня! Меня! Это ушло, пропало!

Он был прав; это пропало. И я заплакал, потому что без него почувствовал себя опустошенным. Меня переполнял стыд, я был растоптан. Я должен был ответить. Ветер хотел меня, и я хотел ветра.

— Пожалуйста, Пеллинор, пожалуйста, — уговаривал фон Хельрунг доктора. Уортроп ослабил хватку, и старик притянул меня к себе. Он одной рукой обхватил меня за плечи и большой ладонью прижал мое ухо к своей груди; я слышал биение его сердца. Как и у ветра, на котором летело мое имя, глубоко, в тайных закоулках наших сердец струится непреодолимое течение, «пока нас не разбудят человеческие голоса и мы не утонем».

— Сон, — сказал монстролог. — Галлюцинация, порожденная ядом хорхоя и жестокой физической и психологической травмами.

— Это моя вина, — простонал фон Хельрунг. — Я должен был загородить окно.

— По всей вероятности, он бы не разбился при падении.

— Он бы не упал, mein Freund. О, если бы нужно было бояться только этого! Оно пришло за ним. За ним! Этого не должно быть. Мы не можем этого позволить, Пеллинор. Его надо немедленно отослать…

— Не будьте смешным, — отрезал доктор.

— Первым поездом в Бостон.

— Уилл Генри никуда не поедет.

— Если он останется, то будет в серьезной опасности.

— А если уедет, то опасность будет еще серьезнее, фон Хельрунг. Я — это все, что есть у мальчика, а я никуда не уезжаю.

— Пожалуйста, не отсылайте меня, сэр, — прошептал я. У меня страшно болело горло, как будто я перед этим кричал изо всех сил.

— Я понимаю, Пеллинор, но вы должны понять, что оно не остановится. Оно не может остановиться. Оно будет звать, пока не найдет его — или пока он не найдет, потому что оно его себе подчинило. Как подчинило других — Ларуза, Хока, Скалу, Бартоломью — и Мюриэл, Пеллинор. Подумайте о Мюриэл! Хотите ли вы, чтобы его постигла та же судьба? Будете ли вы в своем упрямстве безучастно ждать, пока оно заберет и Уилла?