Читать книгу "Поколение победителей - Павел Дмитриев"

– Очень, очень хорошо, что ты так надежно подстраховался, – с нажимом заметил Шелепин. – Но боюсь, дело в итоге окажется не столь простым.

– Мы еще экспертизу провели, академик Виноградов подтвердил авторство.

– М-да. Сам-то читал их статейки?

– Нет, это ты у нас ИФЛИ оканчивал, – засмеялся Семичастный. – Гигант мысли, отец русской демократии.

– По мне, это все скорее литературный авангардизм, а не антисоветчина. Интеллигентский вывих мозга при среднем литературном таланте.

– Ну ты даешь! Мы что, зря работали?

– Я против ареста, и ты прекрасно знаешь почему, – осторожно намекнул Шелепин.

– Догадываюсь, – нахмурился Семичастный и задумался. – И что сейчас делать?

– Уверен, что Суслов завтра на Президиуме все же продавит жесткое решение.

Председатель КГБ прямо через трубку словно увидел нарочито грустную улыбку и одновременно поднятый вверх большой палец сжатой в кулак правой руки.

– Точно?

– Ну… На девяносто процентов, хотя я, конечно, постараюсь… Боюсь, поднимется среди интеллигентов такая вонь, что пожалеем.

– Наше дело маленькое, – отрапортовал Семичастный. – Что вы на Президиуме решите, то мы и сделаем. Качественно и быстро.

– Эх, Володя, – Шелепин тяжело вздохнул, – у тебя в данном случае самая правильная позиция.

…При обсуждении записки Суслова на Президиуме никто против ареста и жесточайшего осуждения не возражал, пока слово не взял Александр Николаевич:

– Зачем нам делать из этих бумагомарателей мучеников? Может быть, по опыту китайских товарищей, отправить их в деревню на перевоспитание? – И, не дожидаясь возражений, продолжил: – Синявского – в Кемерово, к шахтерам, в творческое путешествие. Даниэля – в Горловку. Или наоборот. Оформим им творческую командировку по заданию партии. Пусть напишут роман не хуже «Поднятой целины», если уверены в своем таланте. В этих городах нравы у людей простые, если наврут где писатели, их же рабочие в угле и похоронят. Поделом. А получится что-то дельное, так настоящий социалистический реализм и опубликовать можно[175].

– Неожиданное предложение, – первым, к удивлению присутствующих, прореагировал редко вмешивавшийся в обсуждение интеллектуальных вопросов Кириленко. – Боюсь, это будет воспринято как слабость партии в борьбе с наймитами международной буржуазии.

– Уступка капиталистическому окружению, – резко добавил Мазуров. – Уверен, передовая советская общественность их осудит вместе с партией.

– Товарищи, вспомните, как Сталин гибко и аккуратно решил дела с Шолоховым и Горьким! – возразил Шелепин. – А уж ему жесткости было не занимать.

Косыгин немного удивился, получив от Шелепина записочку: «Воздержись».

«Впрочем, просил – получи!» – усмехнулся про себя премьер.

– Саша, ты не прав. – Микоян искренне рубанул по столу ребром ладони. – Эти антисоветчики – просто трусливые сволочи, посадить эту парочку надолго, вся их братия сразу прикусит поганые языки… Ну, в общем, сами знаете, как что.

Все заулыбались. «И чего тут было думать?» – читалась на лицах присутствующих.

– Предложение Александра – полная ерунда… Нецелесообразно, – вежливый Суслов постарался обойтись без грубости. – Такая уступка двурушникам нанесет огромный вред делу построения коммунизма не только в СССР, но и во всем мире. Что о нас станут думать за границей, если там начнут регулярно печатать выпады подобных отщепенцев?

– Михаил, под твою ответственность? – Шелепин уперся взглядом в толстые линзы очков под небрежно зачесанной вбок седой шевелюрой.

– В Новочеркасске все прошло как надо, не так ли? – огрызнулся Суслов. – Да ты и сам, помнится, выступал за крайне жесткие меры!

– Саша, ну зачем так? – попытался сгладить ситуацию Брежнев. – Я разговаривал с секретарем Союза писателей Фединым, он твердо заверил меня в поддержке со стороны ответственных авторов.

– Синявский не Шолохов! – припечатал Воронов. И тяжеловесно пошутил: – В сельском хозяйстве не разбирается.

Александр Николаевич устало и медленно провел ладонями по лицу и снова взял слово:

– Я думаю, нет, я совершенно уверен, что эти щелкоперы поднимут вой. В Москве интеллигенты на солдат не полезут. Будут стоять с плакатиками перед Мавзолеем, письма открытые писать, подписи сердобольных академиков собирать и рассказывать ужасы про ГУЛАГ зарубежным корреспондентам.

Его никто не перебивал.

– Безусловно, я соглашусь с мнением большинства. – Шелепин обвел присутствующих взглядом и опять, упершись глазами в Суслова, продолжил: – Михаил, пусть эта ошибка будет на твоей совести.

…Синявского арестовали восьмого сентября, Даниэля двенадцатого. Доказательства публикации статей фигурантов в зарубежных изданиях были исчерпывающими. Но ожидаемой общественной поддержки, к удивлению партаппаратчиков, получить не удалось. За недолгое десятилетие оттепели общество вышло из-под контроля. Обкатанная на Пастернаке в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году формулировка «не читал, но осуждаю!» дала сбой.

Во-первых, количество читавших, по крайней мере, в столице, оказалось на удивление значительным. Во-вторых, антисоветский характер текстов был не совсем очевиден. В-третьих, для большинства оставалось непонятным, почему автор не может распорядиться своим произведением как хочет.

Наоборот, многие увидели в процессе возврат к темным временам сталинизма. Слабая и разрозненная культурная оппозиция получила знамя и сплотилась. Развернулась широкая протестная кампания. Письмо в защиту арестованных подписало более восьмисот человек. Более того, пятого декабря, в День конституции, произошел небывалый «митинг гласности» на Пушкинской площади. Его, конечно, мгновенно разогнали, но сам факт перевернул сознание многих.

Развитие ситуации, аккуратно разогреваемое «комсомольцами», поразило ЦК до состояния временного паралича. Суслов, у которого в ушах стояли слова Шелепина: «Под твою ответственность, Михаил!» – до последнего пытался представить происходившее в позитивном свете. Действовать он начал только после митинга, когда Александр Николаевич с ехидной усмешкой зачитал на Президиуме записку Семичастного, в которой излагались крайне неблагоприятные факты.

Впрочем, лучше бы Суслов вообще ничего не делал. С его подачи в январе шестьдесят шестого в «Известиях» появилась публикация со значащим названием «Перевертыши», в «Литературке» – «Наследники Смердякова». Эффект получился строго обратным, примерно как при тушении пожара керосином. По коридорам ЦК волнами покатились смешки и упреки.

Даже Комитет госбезопасности решил отмежеваться от политики арестов. Правда, прошло это в весьма своеобразной форме, но все же…