Читать книгу "Под конвоем лжи - Дэниел Сильва"

В настоящее время у Шелленберга было только две цели: уничтожить Канариса вместе со всем абвером и узнать для Адольфа Гитлера самую важную тайну войны — время и место англо-американского вторжения во Францию. Шелленберг питал глубокое презрение к абверу и группе старых офицеров, окружающих Канариса, — он насмешливо именовал их Дедами Морозами. Канарис доподлинно знал, что Шелленберг ведет против него войну на уничтожение, и все же при личном общении они соблюдали между собой прочное перемирие. Шелленберг испытывал к старому адмиралу вполне искреннее, чуть ли не сыновнее почтение, Канарис так же искренне восхищался нахальным, но действительно блестящим молодым офицером и получал истинное наслаждение от пребывания в его обществе.

Вот почему они старались, по возможности, начинать каждое утро с совместного катания на лошадях в парке Тиргартен. В это время каждый из них имел возможность прощупать намерения другого, проверить прочность его позиций и попытаться отыскать полезные для себя слабости. Канарис любил эти поездки и еще по одной причине: в течение хотя бы этого утреннего часа молодой генерал не предпринимал активных действий, направленных на то, чтобы приблизить его, Канариса, гибель.

— Вы, как всегда, в своем амплуа, герр адмирал, — отозвался Шелленберг. — Всегда видите только дурную сторону вещей. Мне кажется, что это делает вас циником. Я не ошибаюсь?

— Я не циник, герр бригадефюрер. Я скептик. А между этими понятиями имеется важное различие.

Шелленберг рассмеялся.

— Это различие между нами, работниками Sicherheitsdienst, и вами, профессионалами старой школы из абвера. Мы видим только бескрайние возможности. Вы видите только опасность. Мы смелы и не боимся рисковать. Вы предпочитаете прятать голову в песок. Прошу не счесть мои слова за желание вас обидеть, герр адмирал.

— Не тревожьтесь, мой молодой друг. Вы имеете право на свое мнение, пусть даже оно будет совершенно ошибочным.

Лошадь Канариса вскинула голову и громко фыркнула. Ее дыхание сразу же собралось в облачко пара, тут же подхваченное и унесенное прочь чуть заметным утренним ветерком. Канарис обвел взглядом разоренный Тиргартен. Большая часть старых лип и каштанов погибла, уничтоженная зажигательными бомбами союзников. Прямо перед ними, на тропе, зияла воронка, в которой вполне мог утонуть Kiibelwagen. Еще тысячи таких же воронок были рассеяны по всему парку. Канарис, натянув поводья, заставил лошадь обойти преграду. Пара охранников Шелленберга поспевала за ними пешком. Еще пара шла в нескольких шагах впереди, а командир группы медленно ехал на велосипеде, виляя из стороны в сторону. Канарис знал, что этими людьми охрана не исчерпывалась, но даже он своим наметанным глазом не видел остальных.

— Вчера вечером ко мне на стол попало кое-что очень интересное, — сообщил Шелленберг.

— Неужели? И как же ее звали?

Шелленберг рассмеялся и послал лошадь легким галопом.

— У меня есть источник в Лондоне. Он когда-то немного поработал на НКВД, в частности, завербовал одного студента из Оксфорда, который сейчас стал офицером МИ-5. Они до сих пор время от времени встречаются, и он имеет представление о том, что происходит в английской контрразведке. И, естественно, сообщает мне о том, что слышит. Офицер МИ-5 работает на русских, но я могу при необходимости, если можно так выразиться, поделиться добычей.

— Замечательно, — сухо откликнулся Канарис.

— Черчилль и Рузвельт не доверяют Сталину. Они держат его в неведении. Отказались проинформировать его о времени и месте вторжения. Они опасаются, что Сталин может передать секрет нам, чтобы мы разбили его союзников во Франции. А тогда, исключив британцев и американцев из борьбы, Сталин попытается покончить с нами в одиночку и захватить всю Европу для себя.

— Я знаком с этой теорией. Не уверен, что ее нужно считать основательной.

— Как бы там ни было, мой агент сообщает, что в МИ-5 происходит кризис. Он говорит, что ваш сотрудник Фогель развернул такую операцию, что все английское правительство наложило в штаны, как только узнало о ней. А контроперацию с их стороны возглавил офицер по имени Вайкери. Не доводилось слышать о таком?

— Альфред Вайкери, — сказал Канарис. — В прошлом — профессор Университетского колледжа в Лондоне.

— Вот это да! — искренне восхитился Шелленберг.

— Для того чтобы добиться успеха в работе, разведчик должен знать своего противника, герр бригадефюрер. — Канарис сделал паузу, чтобы дать Шелленбергу время оправиться от укола. — Я рад, что Курт предоставил им возможность потратить впустую еще немного денег.

— Они считают ситуацию настолько напряженной, что Вайкери лично встречался с Черчиллем, чтобы доложить ему о ходе расследования.

— И в этом нет ничего удивительного, герр бригадефюрер. Вайкери и Черчилль старые друзья. — Канарис искоса взглянул на Шелленберга, пытаясь понять, насколько сильно ему удалось изумить своего собеседника. Их беседы часто превращались в подобие состязания — каждый пытался поразить другого, сообщая какие-то детали имеющихся у них сведений. — Вайкери известный историк. Я читал его работы и очень удивлен, что вы этого не сделали. У него очень острый ум, и по образу мыслей он близок к Черчиллю. Он предупреждал мир о вас и ваших друзьях задолго до того, как на вас стали обращать внимание.

— Так вот с чем Фогель имеет дело. Может быть, СД удастся ему в чем-то помочь.

Канарис редко смеялся, но на сей раз позволил себе испустить короткий сочный смешок.

— Прошу вас, бригадефюрер Шелленберг. Если вы будете настолько откровенно выдавать свои намерения, наши утренние прогулки очень быстро потеряют свою привлекательность. Кроме того, если вы хотите узнать, что делает Фогель, вам достаточно спросить у главного птицевода[34]. Я точно знаю, что он прослушивает наши телефоны и внедрил на Тирпиц-уфер множество своих шпионов.

— Любопытно, что вы заговорили об этом. Я обсуждал этот самый вопрос с рейхсфюрером Гиммлером не далее как вчера вечером за обедом. Такое впечатление, что Фогель очень осторожен. Ведет себя чрезвычайно скрытно. Я слышал, что он даже не держит свою служебную документацию в центральном архиве абвера.

— Фогель настоящий параноик и действительно до крайности осторожен. Он хранит все у себя в кабинете. И я даже не пытаюсь заставить его следовать установленному порядку. У него есть помощник, его зовут Вернер Ульбрихт, который повидал самые худшие ужасы этой войны. Он все время сидит перед дверью и чистит свой «люгер». Даже я не рискую без нужды соваться во владения Фогеля.

Шелленберг натянул поводья, заставив лошадь замедлить шаг, а потом и остановиться. Утро было все таким же тихим и спокойным. Издалека доносились первые звуки начинавшегося движения по Вильгельмштрассе.