Читать книгу "Трактир "Ямайка" - Дафна дю Морье"

— Вы сегодня утратили свою веру в меня еще до моего прихода, — сказал он. — Вы подошли к моему столу и обнаружили рисунок; он вас напутал. Нет, я вас не видел; я не подглядываю в замочные скважины; но я понял, что бумагу трогали. Вы сказали себе, как говорили и прежде: «Что же за человек этот викарий из Олтернана?» И когда вы услышали мои шаги на дорожке, то притаились в своем кресле там, у огня, чтобы не смотреть мне в лицо. Не избегайте меня, Мэри Йеллан. Нам больше незачем притворяться, и мы можем быть откровенны друг с другом, вы и я.

Мэри повернулась к нему и снова отвернулась: она боялась прочитать то, что было в глазах священника.

— Мне очень жаль, что я подошла к вашему столу, мистер Дейви. Такой поступок непростителен, и я сама не понимаю, как могла это сделать. Что же касается рисунка, то я ничего не понимаю в таких вещах и не могу сказать, хорош он или плох.

— Не важно, хорош он или плох, важно, что он испугал вас.

— Да, мистер Дейви, это правда.

— Вы опять сказали себе: «Этот человек — странный каприз природы, и его мир — это не мой мир». Вы были правы, Мэри Йеллан. Я живу в прошлом, когда люди были не так смиренны, как сегодня. Нет, нет, меня не привлекают герои в ботфортах, узких штанах и остроносых туфлях — они никогда не были моими друзьями, — но давным-давно, в самом начале времен, реки и море были одним целым, и старые боги бродили по холмам. Вот это — мое время.

Викарий поднялся с кресла и теперь стоял у огня: тонкая черная фигура с белыми волосами и бесцветными глазами; и голос его теперь был ласков, как тогда, когда Мэри услышала его впервые.

— Будь вы студентом, вы бы меня поняли, — сказал он, — но вы женщина, живущая в девятнадцатом столетии, и поэтому мой язык вам странен. Да, я игра природы и игра времени. Я не из этого мира, и я был рожден с недобрым чувством к нынешнему веку и с недобрым чувством к человечеству. Мир и покой очень трудно обрести в девятнадцатом столетии. Тишины больше не осталось, даже здесь, на пустошах. Я думал найти ее в христианской церкви, но догма вызывала у меня отвращение, и все основание христианства построено на сказке. Сам Христос — это деревянная фигура на носу корабля, кукла, которую человек создал сам. Впрочем, мы можем поговорить обо всем этом позже, вдали от жара и суеты погони. У нас впереди вечность. По крайней мере, у нас хотя бы нет повозок и багажа, и мы сможем путешествовать налегке, как путешествовали в старину.

Мэри посмотрела на собеседника, вцепившись руками в кресло.

— Я вас не понимаю, мистер Дейви.

— А вот и нет, вы меня прекрасно понимаете. Теперь вы знаете, что это я убил хозяина трактира «Ямайка», и его жену тоже, да и разносчик не остался бы в живых, если бы я знал о его существовании. У себя в голове вы уже сложили по кусочкам всю историю, пока я сейчас говорил с вами. Вы знаете, что именно я направлял каждое движение вашего дяди, и что он был главарем только по названию. Я сидел здесь по ночам, а в вашем кресле сидел он, и перед нами на столе была разложена карта Корнуолла. Джосс Мерлин, гроза округи, мял в руках шляпу и теребил волосы на лбу, когда я говорил с ним. Он был как играющий ребенок, беспомощный без моих приказов, жалкий хвастливый драчун, который едва знал, где право, где лево. Его тщеславие прочно связывало нас, и чем больше росла его дурная слава среди товарищей, тем больше он был доволен. Нам сопутствовал успех, и трактирщик хорошо служил мне; больше никто не знал тайны нашего партнерства. Вы стали тем камнем, Мэри Йеллан, о который мы споткнулись с размаху. Когда вы, с вашими широко раскрытыми любознательными глазами и смелым пытливым умом появились среди нас, я понял, что конец близок. В любом случае мы доиграли партию, и пришло время закончить игру. Как же докучали вы мне своей смелостью и своей совестью, и как же я восхищался вами одновременно! Конечно, вы должны были услышать меня в пустой комнате для гостей в трактире, и пробраться вниз, в кухню, и увидеть веревку на балке; это стало вашим первым испытанием. А потом вы крадетесь по пустоши за своим дядей, у которого назначено свидание со мной на Ратфоре, и, потеряв его в темноте, натыкаетесь на меня и делаете меня своим наперсником. Что ж, я стал вашим другом и дал вам хороший совет, не правда ли? Поверьте, даже сам судья не мог бы сказать лучше. Ваш дядя ничего не знал о нашем странном союзе, да он и не понял бы. Он сам накликал на себя смерть своим неповиновением. Я кое-что знал о вашей решимости и о том, что вы выдадите его при первом же случае. Следовательно, он не должен был вам его подавать, и только время успокоило бы ваши подозрения. Но вашего дядю угораздило допиться до безумия в канун Рождества и, действуя вслепую, как дикарь и как дурак, он разжег пожар на всю страну. Тогда я понял, что трактирщик выдал себя и с веревкой на шее разыграет свою последнюю карту и назовет мое имя. Поэтому он должен был умереть, Мэри Йеллан, и ваша тетя, которая была его тенью; и окажись вы в трактире «Ямайка» прошлой ночью, когда я проходил мимо, вы тоже… Нет, вы бы не умерли.

Фрэнсис Дейви наклонился к ней и, взяв за обе руки, поднял ее на ноги, так, чтобы она стояла вровень с ним, глядя ему в глаза.

— Нет, — повторил викарий, — вы бы не умерли. Вы поехали бы со мной, как поедете сегодня.

Мэри пристально смотрела на священника, следя за его глазами. Они ничего не сказали ей — глаза оставались ясны и холодны, как и прежде, — но он держал ее за запястья крепкой хваткой и не думал отпускать.

— Вы ошибаетесь, — сказала Мэри. — Вы убили бы меня вчера, как убьете сейчас. Я не поеду с вами, мистер Дейви.

— Смерть или бесчестье? — спросил он, улыбаясь, и тонкая линия губ сломала маску его лица. — Я не ставлю вас перед таким выбором. Ваше представление о мире почерпнуто из старых книг, Мэри, где зло прячет хвост под плащом и извергает пламя из ноздрей. Вы доказали, что вы опасный противник, и я предпочитаю иметь вас на своей стороне. Видите, я воздал вам должное. Вы молоды, и в вас есть определенная грация, которую мне очень не хотелось бы разрушить. Кроме того, со временем мы соберем осколки нашей прежней дружбы, которая разбилась сегодня.

— Вы были правы, обращаясь со мной как с ребенком и дурой, мистер Дейви, — сказала Мэри. — Я была и тем, и другим с тех пор, как в тот ноябрьский вечер наткнулась на вас на пустоши. Дружба между нами была сплошной насмешкой и позором. Вы давали мне советы, когда на ваших руках еще не высохла кровь невинного человека. Мой дядя по крайней мере был честен; пьяный или трезвый, он болтал о своих преступлениях на весь мир, и по ночам они ему снились — к его ужасу. Но вы — вы носите одежду священника, чтобы укрыться от подозрений; вы прячетесь за крестом. Вы говорите мне о дружбе…

— Ваш бунт и ваше отвращение тем более мне нравятся, Мэри Йеллан, — ответил он. — В вас есть проблески огня, которым обладали женщины былых времен. Вашим обществом не следует пренебрегать. Вот что, давайте оставим религию за рамками нашей дискуссии. Когда вы узнаете меня получше, мы к ней вернемся, и я расскажу вам, как искал спасения от самого себя в христианстве и обнаружил, что оно выстроено на ненависти, зависти и жадности — на всех атрибутах цивилизации, сотворенной человеком, тогда как старое языческое варварство было голым и чистым. Душа моя отвратилась… Бедная Мэри, вы обеими ногами стоите в девятнадцатом веке, и ваше смущенное личико, похожее на лицо сбитого с толку фавна, смотрит на меня, признающего, что я урод, позорящий ваш уютный маленький мир. Вы готовы? Ваш плащ висит в прихожей, и я жду.