Читать книгу "Мечта скинхеда - Фридрих Незнанский"

Нервное расстройство Боголюбова достигло апогея. Два дня он никуда не выходил из дома и очень редко из своей комнаты. Даже книга Хромова больше не приносила успокоения его израненной душе. Временами Боголюбову казалось, что он близок к тому, чтобы что-нибудь сделать с собой. Он спал не раздеваясь, хотя вообще-то не был твердо уверен в том, что спал. Он не понимал, что происходит, стены такой привычной, уютной прежде комнаты душили его, это была форменная клаустрофобия, но вытащить себя на улицу он был не в состоянии.

Лучше всего было бы застрелиться. Стрелялись же прежде в России достойные люди, когда не видели для себя иного выхода. Да, застрелиться было бы здорово, весь вопрос в том — из чего. Из пневматического пистолета?! А где взять боевое оружие? Попросить, разве, у Лидера его личный пистолет? Смешно и грустно.

Да, застрелиться было бы здорово, было бы здорово живописно лежать с крошечной дырочкой на виске, из которой вытекает тоненькая красная струйка. Но увы, увы, этот вариант отпадает. Что тогда остается?

Например, можно… можно… можно принять снотворное. А почему нет? Вполне. Стащить пачку реланиума у родителей (точнее, у отца, матери снотворное без надобности, железная женщина, засыпает, едва коснется головой подушки). И съесть таблеток двадцать! А лучше пятьдесят, чтоб наверняка. Купить бутылку минеральной воды, непременно «Святой источник», запить хорошенько… Можно еще съесть таблетку гастала, чтобы снотворное в желудке лучше усвоилось. Такая вот насмешка над медициной. Потом лечь на диван и закрыть глаза. И видеть сны. Хорошо бы в последний раз ему приснилась Шаповал… Эх, ну почему она ему так редко снится? Вот, например, этот придурок Белов снится постоянно. Вечно он его, Боголюбова, во сне за что-нибудь бьет. А то и просто так бьет, безо всякой причины… Нет, это все же слишком рискованно — принимать снотворное, а вдруг в его последние минуты ему действительно явится Белов? Так опошлить расставание с жизнью?! Это было бы ужасно. Нужно непременно придумать что-то другое.

Вот! Еще можно повеситься.

Боголюбов посмотрел на потолок. Там висела люстра на три плафона. Горели, правда, только два. Но люстра же висела не просто так, не сама по себе, люстра висела на крючке. На могучем стальном крюке, который и не такое мог выдержать. А уж таких, как Боголюбов, — несколько штук. Гроздья гнева. В качестве петли вполне подойдет брючный ремень. Боголюбов попытался представить свою физиономию после этого… ну после того, как все случится. Выпученные глаза, синий вывалившийся язык. Кошмар. Хотя не все ли равно, главное — избежать позора, а каким способом это будет сделано, более или менее эстетичным — не суть важно. Хотя… он, кажется, слышал, что у висельников бывает… как бы это сказать… они же перестают контролировать свои мышцы, у них внизу все расслабляется и… Нет, это тоже не годится.

Тогда остается что? Вскрыть себе вены. Надежно, дешево и сердито. Ни реланиум воровать не надо, ни люстру с потолка снимать. Полоснуть себя бритвой — и все дела.

Ну да, легко сказать — все дела. А вдруг он не попадет куда надо? Не перережет жизненно важную артерию? Что тогда?! Лежать, истекать кровью — и все напрасно. И ведь еще же, наверно, больно ужасно. Да, кстати, это был немаловажный аспект, который Боголюбов как-то упустил из виду. Боль. Он плохо переносил боль. Очень плохо. А если сказать по совести, боялся ее ужасно. И так было всегда, и никогда он ничего не мог с собой поделать. Скажем, сама мысль о походе к стоматологу излечивала его от недомогания. А тут ведь будет больно. И если вешаться. И если вены вскрывать. Особенно, конечно, в первом случае: удушье, перелом шейных позвонков… Ужасно, ужасно.

А! Нужно, кажется, набрать горячую ванну и лечь туда, прежде чем вены вскрывать. В горячей ванне кровь легче и быстрей из тела выходит. И, возможно, в горячей ванне боль от пореза не так уж и сильно чувствуется. В конце концов, это всего лишь мгновение, а потом будет щипать немного, и одновременно с этим он будет засыпать. Случалось ведь ему порезаться не нарочно — и ничего. Можно представить, что он открывает банку консервов, открывалка неудачно соскальзывает, чиркает его по запястью… В первый миг, конечно, больно, неприятно…

О боже, кровь! Кровь! Да ведь он совершенно не переносит вид крови, о чем тут вообще можно рассуждать?!

Но опять-таки, все относительно. И еще совсем недавно Боголюбов видел много крови — в «Ямайке», — и даже сам ее пролил, и ведь ничего. Чувствовал себя нормально. Даже превосходно. Ровно до того момента, пока тот здоровенный негр его не обработал. Нет, все же вскрытие вен категорически отпадает. Не его случай.

А может, попросить кого-то помочь? Но кого? Не Ваньку же Наумова?! Этот испугается, да еще и настучит родителям… Кого же попросить? Разве что того же Белова? А что? У этого ублюдка рука, конечно, не дрогнет, но… но мыслимое ли дело, привлекать для самоубийства постороннего человека. В чем же тогда самоубийство?! Нет никакого самоубийства. Тогда это получается убийство взамен самоубийства, не совершенного из-за трусости. И тогда, вместо того чтобы смыть позор предательства, он, Алексей Боголюбов, покроет себя проклятием соратников уже навеки.

Не годится! Не годится! Не годится! Не годится!

Ну что же делать, Господи! Как распрощаться с этой опостылевшей жизнью, нет, неправда, такой желанной, такой еще малоизученной, но такой невозможной, такой опозоренной!

Он забегал по комнате. Остановился перед окном. Посмотрел вниз. Седьмой этаж. Голый грязный асфальт. Если спрыгнуть — череп всмятку, мозги — наружу. То, что нужно. Бабки на лавочке тоже тут же дуба врежут. Выйдет массовое смертоубийство. Тем лучше. Родители прибегут на вопли, посмотрят вниз и поседеют. Замечательно. Приедут менты, начнут дознание, опознание, что там положено в таких случаях?.. Превосходно. Сообщат всем друзьям (какие у него друзья?!), всем знакомым сообщат. Шаповал тоже узнает. Наконец все поймут, кого потеряли. Изумительно! Вот что ему нужно.

Тут Боголюбов вспомнил, как полтора года назад в соседнем доме с крыши упали двое мужчин. Как будто пьяные полезли телевизионную антенну настраивать. Зима была, крыша обледенела. Так что один в лепешку разбился, а второй остался жив, повезло, если можно так сказать. Сломал позвоночник в нескольких местах, теперь парализован, жена его на колясочке вывозит. Ни бе ни ме сказать не может. А был здоровенный сорокалетний дядька. А стал натуральный овощ. Ведет растительное существование. И если ему долго объяснять, что он — кочан цветной капусты, то может, он в это и уверует. Кто знает, что там у инвалида в башке вместо мозгов. Хреновая история, короче. И плохой пример для подражания.

А ну как и с ним, с Боголюбовым, такая же петрушка приключится, что тогда?! Он ведь тогда точно с собой покончить не сможет, сидя-то в инвалидном кресле!

Боголюбов в растерянности отступил от окна. Ну как же быть, в самом деле?

Взгляд упал на книжную полку. Может, погадать на его любимом Гоголе? Гоголь раньше не подводил.

Боголюбов взял томик и полистал. «Тарас Бульба»? Или лучше «Шинель»? А может, миргородские повести? Нет, так не годится, выбирать нельзя, нужно просто открыть на первом попавшемся месте…