Читать книгу "Финита ля комедиа - Ирина Мельникова"

— Именно после «Отелло» антрепренер принял ее в труппу, и она сразу же заняла в театре место примадонны и не отдавала его никому до самой гибели.

— А что Шапарев говорит по поводу смерти Муромцевой? — спросил Тартищев.

— Он, между прочим, тоже не верит, что Полина Аркадьевна отравилась. Про зубные «капли» он не слышал, иначе обязательно вспомнил бы. Об отношениях Муромцевой с Булавиным ему тоже многое известно, причем в таких подробностях, о которых только женщина может рассказать. Но особой симпатии к Булавину он не испытывает. Называет его то славянский шкаф, то мастодонт.

— Чем же ему Булавин так не угодил?

— Все по той причине, что Полина Аркадьевна едва перенесла их разрыв. Сильно нервничала, жаловалась на головные боли. Даже хотела бросить театр и уехать за границу. Но это знал только Шапарев. На людях она свои переживания скрывала, не плакала, не жаловалась.

Вела себя подчеркнуто весело. И молодого себе дружка завела, чтобы заставить Булавина ревновать с той же силой, с какой она ревновала его к Луневской. Но, по словам Шапарева, этот мальчик был всего лишь декорацией, которую она постоянно задвигала, если не нуждалась в ней. Близких отношений у них не было. Я встретился с ним. Зовут его Семен. Фамилия — Рогозин.

Двадцать два года от роду. Муромцеву до сих пор боготворит. Говорит о ней с придыханием в голосе. И носом хлюпает, как барышня… И внешне на барышню сильно смахивает. Этакий голубоглазый и белокурый херувим с бараньими кудряшками. Ему пастушков играть в водевильчиках, а не в любовниках знаменитых актрис значиться!

— Нет, Иван, театр вовсе не твое призвание! — ухмыльнулся Тартищев. — Ты ж нам весь интерес к искусству отобьешь такими вот подробностями!

— А вы меня туда больше не посылайте! — буркнул Иван. — Я уж как-нибудь… На Разгуляе, на Покровке… По притонам или борделям пройтись! Там люд простой, понятный… А за кулисами? Тот же бордель, только красивыми тряпками прикрытый. Оттого еще срамнее все и пакостнее!

— Хорошо, освободим тебя от высокого искусства, — пообещал Тартищев, — но все же, кто мог подсунуть Полине Аркадьевне эти «капли»? Кому она так мешала, что потребовалось нанять Анатолия Гиревича, причем за большие деньги, чтобы тот украл яд у Мейснера? Похоже, что отравление Муромцевой очень тщательно готовилось. Это уже не случай с подпиленными досками. Муромцевой желали не провала, а смерти! Но кому все ж она так досадила? Судя по твоему рассказу, Иван, ее многие в театре не любили…

— Даже больше… Ненавидели!

— Режиссер… Директор театра… Антрепренер…

Эти вряд ли! На спектаклях с участием Муромцевой всегда был аншлаг, билеты раскупались в начале сезона, в прошлом году ввели даже абонемент .. Им было просто невыгодно убивать курицу, которая несла золотые яйца! Может, кто-то из актрис? Та же Каневская, к примеру? Вполне вероятный посыл! Но тогда почему убрали саму Каневскую? И вовсе непонятна гибель Ушаковой?

— Анна Владимировна, по словам Вероники, была одной из немногих актрис, которая ладила с Муромцевой и очень плакала на ее похоронах, — подал голос Алексей. — Думаю, нельзя отметать версию, что мстят все-таки Булавину.

— Но с какой стати? — Тартищев потер шрам на лбу. Первый признак, что мысли у него в беспорядке и логический ряд никак не желает выстраиваться. — Известно, что после смерти Полины Аркадьевны Савва Андреевич несколько охладел к театру, и это тотчас сказалось на актерах. В этом сезоне театр понес массу убытков. Зрители, которые съезжались со всей округи и давали огромные сборы, забыли в него дорогу… Может, причина в этом?

— Да, Шапарев жаловался: ложи и даже балкон пустуют, — Вавилов усмехнулся. — Кто-то подложил театру бесподобную свинью! Высокие гости перестали откупать места и ложи на сезон, как прежде. Даже бенефисы проходят при полупустых залах. Актерам больше не подносят богатых подарков. Некому подносить.

Старик вздыхает, что со смертью Муромцевой из театра ушел восторг! Стало скучно и неинтересно! Пыльно как-то!

— Да-а, — протянул Тартищев, — без примы уже не будет того успеха и того настроения при открытии театра, которого ждал Булавин. Конечно, народу набьется полный зал, на Великого князя поглазеть, Савве Андреевичу свою преданность показать, но все понимают, что без Полины Аркадьевны даже новое здание не скрасит убогость и слабость труппы. — Он обвел сердитым взглядом агентов, словно от них зависело состояние дел в театре. — И что ж это за тварь такая неуловимая завелась? Две недели мыкаемся, а что о нем знаем? Пожилой, среднего роста, борода, усы. Пальто, котелок… Да таких типов повсюду, что псов дворовых. Разве только имя у него замечательное. И впрямь, как у пуделя.

Жако! Может, от имени Джакоб или Якоб? А может, Яков, Яшка? — Тартищев вопросительно посмотрел на агентов, но они лишь пожали плечами, зная по опыту, что клички прилипают к человеку, зачастую вопреки всякому здравому смыслу. И Любка могла прозвать своего кавалера Жако хотя бы по причине его носа, который напомнил ей клюв любимого в детстве попугая.

— Певичка сообщила, что он вроде хромал, когда к экипажу подбегал? — вмешался Иван.

— Ну и что? — посмотрел на него Тартищев. — Он ведь из окна выпрыгнул на каменный тротуар. Вполне мог ногу ушибить, поранить… Через день, два от его хромоты и следа не останется. А мы сдуру на всех хромых охоту откроем. Конечно, и эту примету не стоит сбрасывать со счетов. Корнеев, — он посмотрел на агента, — с завтрашнего дня ты театром займешься, а то у Ивана вон крапивница на заднице высыпала от общения с искусством. Приглядись, вдруг какого подходящего под наши приметы господина обнаружишь, а если еще и хромоногого, то и вовсе тебе цены не будет! Только осторожнее, чтобы никто и ничего не заметил.

— Да есть у них хромые, — подал голос Иван и принялся загибать пальцы. — Первый — пожарный.

Ногу повредил, когда споткнулся о свой же ящик с песком. Уже дня три хромает… Второй — Гузеев, суфлер.

Лет двадцать назад свалился в яму для оркестра… Третий — сам Шапарев. Говорит, подагра замучила… Четвертая — жена антрепренера. Уже никто не помнит, какая по счету. Пляшет в кордебалете. Растянула ногу на репетиции. Всю неделю скачет за кулисами с тросточкой…

— Тэ-экс! — усмехнулся Тартищев. — Особенно последняя кандидатура нам подходит. В балетной пачке и с бородой! Очень мило!

— Вы ж просили всех хромых назвать, я и назвал, — обиделся Иван. — Только в театре бабу запросто в мужика превратят и наоборот!

— Хорошо, Корнеев завтра же проверит всех, в том числе и даму, на предмет алиби, а сейчас доложит нам, как обстоят дела с ближайшим окружением всех фигурантов, проходящих по последним делам об убийствах актрис, — произнес Тартищев официальным тоном и вновь строго глянул на встрепенувшегося Корнеева.

— К сожалению, Федор Михайлович, ничего интересного не удалось обнаружить! — вскочил на ноги Корнеев. — Мы прочесали по спискам всех до единого, но не нашли человека, который был бы знаком со всеми проходящими по этому делу субъектами одновременно или вращался в их кругу. Есть, конечно, кое-кто, но это на уровне парикмахеров, банщиков, официантов… И если, допустим, какой-то тип знает Мейснера, то не знаком с Журайским. А если знает Мейснера, Журайского, Зараева, Каневскую, то в первый раз слышит о Курбатове.