Читать книгу "Пелагия и красный петух - Борис Акунин"

– Вы сказали это слово, не я, – оглянулся надверь ростовщик, хотя до Одессы отсюда было добрых пятьсот верст. – Многиеевреи считают, что он герой. Если вы спросите меня, я вам скажу, что героев ибандитов пекут из одной муки, но это не важно. Вежливого молодого человека,который побывал у меня с визитом, звали Магеллан. Я навел справки у солидныхлюдей. И они рассказали про этого Магеллана такое, что я подумал: пускай ужеони будут, эти болота. То есть, пускай их уже не будет. Двадцать тысяч – оченьбольшие деньги, но зачем они покойнику?

– Даже так? – усмехнулся Бердичевский,позабавленный рассказом. Кто бы мог ожидать от житомирского гобсека подобнойвпечатлительности?

– Я вам не буду пересказывать всё, что мнесообщили солидные люди про еврея по имени Магеллан, потому что это получитсядолго и ночью вам обязательно приснится кошмар, а кому нужны кошмары в ночь насубботу? Я расскажу вам только то, что я видел собственными глазами, а потом выуже будете говорить «даже так?» и усмехаться, ладно? – Голосовкер передернулсяот нехорошего воспоминания. – Вы думаете, я мишугенер,чтобы за здорово живешьили даже с большого перепугу отдавать на какие-то болота двадцать тысяч? Двадня – это два дня, подумал я. За два дня Господь Бог успел отделить свет оттьмы и воду от суши – если уж говорить о болотах. Я прочел в одесской газете,что завтра у «Мегиддо-Хадаш» митинг, и решил посмотреть, что это за люди. Еслисовсем страшные – нынче же сбегу в Житомир, пускай мсье Магеллан поищет ветра вполе. А если не очень страшные, то сначала закончу свои одесские дела, а сбегууже потом.

Пришел. Ну, митинг как митинг. Один еврейкричит громкие слова, другие слушают. Потом выходит другой еврей, тоже кричит.Потом третий. Долго кричат и во всю глотку, а слушают не очень хорошо, потомучто евреи любят сами говорить, других слушать не любят. А потбм вышел Магеллан.Говорил тихо и недолго, но слушали его так, как у нас в синагоге слушаюткантора Зеевзона, когда он приезжает из Киева со своим хором из восемнадцатипевчих. И когда Магеллан закончил и сказал: «Кто с нами – подписывайтесь подХартией» (была у них какая-то там Хартия, вроде клятвы или присяги), товыстроилась целая очередь из парней и девушек. Все захотели осушать болота исражаться с арабскими бандитами. И я подумал себе: Бог с ними, с одесскимиделами, нынче же уезжаю в Житомир. Только вдруг расталкивает публику ФираДорман и тоже начинает говорить речь. Вы, конечно, знаете Фиру Дорман?

– Это американская социалистка и суфражистка?Читал в газетах.

– Я не знаю, что такое «суфражистка», но еслиэто те, кто говорит, что женщины не хуже мужчин, то это как раз про Фиру. Еедевочкой увезли в Америку, она набралась там всяких дурацких идей и приехалабудоражить бедные еврейские головы, которые и так сикось-накось...

Значит, вышла Фира – стриженая, с папиросой, вкаких-то шароварах, и как закричит зычным голосом – прямо фельдфебель на плацу:«Не верьте этому шмоку,девушки! Он тут врал вам про равноправие, про новоебратство. А я у вас спрошу: что за слово такое – «братство»? Если равноправие,то почему не «сестринство»? И почему главный в коммуне – мужчина? А потому, чтоэтот краснобай хочет заманить вас в новое рабство! К нам в Америку тожеприезжали такие, как он, устраивать коммуны! Я вам расскажу, чем этозакончилось! Бедные девушки работали наравне с мужчинами, но еще и обстирывалиих, и кормили, и рожали детей, а потом, когда они раньше времени состарились иутратили привлекательность, вчерашние «братья» привели новых жен, молодых,которым про равноправие больше не рассказывали!»

Фира еще немного всякого такого покричала, апотом как схватит ихнюю Хартию с подписями и порвала ее на мелкие кусочки. Шум,крик. А она встала напротив Магеллана, подбоченилась. «Что, язык проглотил,эксплуататор? » Он ей в ответ, еще тише обычного: «Я за равноправие полов. Ясчитаю женщин такими же людьми, как мужчины. И сейчас это докажу». Она ему:«Слова, опять слова!» Магеллан: «Нет, дела. Всякому мужчине, который посмел быразорвать нашу святыню, я переломал бы его поганые руки. То же я сделаю и стобой». Никто опомниться не успел – он схватил ее за рукав, дернул с такойсилой, что Фира села на пол. А милый молодой человек взял и переломил ее руку освое колено. Потом схватил Фиру за вторую руку – и то же самое. Ну, скажу явам, это была картина! Хруст, треск! У Фиры рот разинут, глаза на лбу, а рукиот локтей висят навроде плеток, один рукав задрался, видно, как течет кровь исквозь порванную кожу торчит кость!

– М-да, субъект, – поморщился от натурализмаописания Бердичевский. – И что, его арестовали? Это ведь, по Уложению онаказаниях, «нанесение телесных повреждений средней тяжести», тюремноезаключение до пяти лет или каторжные работы до трех.

Сказал и смешался – очень уж по-прокурорскивышло. Но взволнованный страшным воспоминанием Голосовкер пропустил юридическуюсправку мимо ушей.

– Какой там! Фира в полицию жаловаться нестала. Назавтра приехала к этому Магеллану, обняла его загипсованными руками зашею и поцеловала – за то, что признал женщину равноправным существом. Только яэтого сам не видел, потому что был уже на полпути в Житомир.

– Сбежали?

– Кинулся собирать деньги, – печально ответилЭфраим Лейбович.

– История, конечно, эффектная, но к моейпроблеме касательства не имеет, – протянул Берди-чевский. – Если Рацевичавыкупил не раввин, то кто же тогда?

Ростовщик пожал плечами:

– Деньги поступили на мой счет, переводом изКиевского отделения «Русского торгово-промышленного и коммерческого банка».

– Неизвестно от кого? – дрогнувшим голосомспросил Матвей Бенционович.

– Неизвестно. То есть я, конечно, попробовалвыяснить, но «Русский торгово-промышленный» – банк гойский, ни одногознакомого. А! – философски пожал плечами Эфраим Лейбович. – Какое мне дело?Кеша, вы наконец закончили?

Таинственный знак

Обратно на Малую Виленскую прокурор вышел вполном расстройстве чувств. Получалось, что поездка в Житомир затеяна зря,драгоценное время потрачено попусту.

Обе версии, одна правдоподобней другой,закончились пшиком. Есть малюсенький кончик, тянущийся из киевского банка, ноэто утешение небольшое. Как юрист, Бердичевский хорошо знал, что такоебанковская тайна, и относился к этому институту с почтением. Можно, конечно,послать официальный запрос через прокуратуру, но это писанина не на однунеделю, а результат может все равно оказаться нулевым. Если отправитель денегжелал сохранить инкогнито, уловок на то имеется предостаточно.

Матвей Бенционович потерянно остановился,плохо понимая, что ему теперь делать и куда идти.