Читать книгу "Мучная война - Жан-Франсуа Паро"

По темным лестницам и узким проходам его провели до самой камеры. Подступавший к горлу запах плесени и каменной соли напомнил ему, как кто-то сравнил воздух в тюремных застенках с мышьяком. В камеру также вели три двери, все три с тяжелыми железными засовами и двумя замками, запиравшимися на три поворота ключа. Решительно, подумал Николя, в Венсенне с узниками обходятся гораздо более сурово, чем в Бастилии. Двери открывались в противоположные стороны. Первая преграждала проход во вторую, а вторая — в третью. Процедура отпирания дверей сопровождалась скрежетом, скрипом и жалобными воплями дверных петель.

Войдя в камеру, он сначала ничего не увидел. После кромешного мрака коридора слабый свет, падавший в окошко, забранное тройной решеткой, ослепил его. Когда глаза его привыкли к скудному освещению, он увидел, что находится в комнате с высоким сводчатым потолком; высота помещения была раза в три больше его ширины. В глубине, возле стены, на деревянном лежаке, напоминавшем ящик, сидел узник; зябко кутаясь в обтрепанный плащ, сквозь дыры которого виднелись болтавшиеся на шее остатки галстука, он пристально и испытующе взирал на визитера. Из-за длинных волос и бороды, скрывавших бледное исхудавшее лицо, возраст узника не поддавался определению. От ручных кандалов к вделанным в стену кольцам тянулись цепи. Цепь на правой ноге крепилась к массивному железному кольцу, торчавшему прямо из пола. Перемещался узник явно с большим трудом и в ограниченном пространстве.

Пока надзиратель закрывал скрипучие двери камеры, мужчины рассматривали друг друга. Николя торопливо соображал, как ему лучше приступить к разговору, одновременно ругая себя за то, что не поразмыслил над этим по дороге. В конце концов он решил не лгать, не давать ложных надежд и объяснить свой визит служебной необходимостью.

— Сударь, — начал Николя, — мое имя барон д’Эрбиньяк…

Он не лгал, такое имя действительно носили земли, принадлежавшие сеньорам де Ранрей.

— …король поручил мне осмотреть тюрьмы и посетить заключенных, содержащихся там без суда и следствия.

Узник окинул его скептическим взором.

— Интересно, с чего это король после шестидесяти лет правления вдруг заинтересовался своими тюрьмами! Сударь, я ничего ни от кого не жду, а потому могу всего лишь выслушать вас.

Николя сообразил, что узник не знает о смерти Людовика XV и о восшествии на престол Людовика XVI.

— Как долго вы сидите в этой тюрьме?

— Вот уж, действительно, верно сказано: сижу! Семь лет, сударь, не считая одиннадцати месяцев в Бастилии! И ни там, ни тут никто не удосужился мне сообщить, почему я здесь, что, полагаю, вам прекрасно известно, равно как и известна истинная причина моего заточения, коя не только не оправдывает меня, но и делает мне честь.

— И что это за причина? Я буду вам весьма признателен, если вы мне ее изложите.

— В 1768 году я совершенно случайно раскрыл отвратительный заговор, составленный — если судить по ее целям — поистине дьявольской лигой. Иными словами, я обнаружил заговор против короля и всей Франции.

Постепенно возбуждаясь, он попытался воздеть руки к небу, но цепи со звоном воспрепятствовали этому движению.

— О какой лиге идет речь? И о каком заговоре? Что вы имеете в виду? Вы уверены в своих словах?

— Слава Богу, если эта лига более не существует! Собственно, чтобы помешать ее разоблачению, меня и упрятали в темницу.

— И кто же был подстрекателем?

Многозначительно взглянув на Николя, Лепрево де Бомон[39]похлопал рукой по деревянному лежаку, приглашая его присесть рядом. Комиссар принял приглашение. В нос ему немедленно ударила вонь, подобная той, что исходит от запертых в клетках животных.

— Надо быть осторожным, меня подслушивают, — прошептал узник, беспокойно озираясь по сторонам. — Давайте говорить как можно тише. Хотя я вас совсем не знаю, но почему-то готов вам все рассказать. Наверное, вы внушили мне доверие. Зачинщиками заговора выступили господа Лаверди, Сартин, Бутен, Ланглоэ, Шуазель, Ленуар, Крана дю Бур, Трюден де Мартиньи и многие другие высокопоставленные лица. Ну скажите, почему меня держат в тюрьме, меня, разоблачившего сговор против народа? А если они утверждают, что никакого сговора не было, тогда тем более, зачем держать меня в тюрьме, если меня не в чем больше обвинить?

Николя подумал, что аргументация человека, числившегося сумасшедшим, была не лишена логики.

— Вы сами видите, сударь, сколь чудовищен произвол власти, допускающей арест без всякой на то причины. Я лишился места, имущество мое описано, дела пришли в упадок, все существование мое порушено. О, я несчастный! Прибавьте сюда ночное похищение, диктатуру деспотов, именующих себя судьями, инквизиторов, заставивших меня на собственной шкуре испытать их отвратительную тиранию. Ах, сударь, сколько злоупотреблений, с коими мне довелось столкнуться, дают мне право законным образом подать жалобу его величеству! Наш король не может остаться нечувствительным к творящимся у него под носом беззакониям!

Привыкнув к полумраку тюремной камеры, на высоте человеческого роста Николя заметил надписи: словно кто-то напечатал на стене слова. Лепрево заметил направление его взгляда.

— Вопреки постоянным терзаниям, причиняемым мне моим тюремщиком, я работаю, пишу, делаю выписки из прочитанных мною книг. Господин граф де Лале, проживающий в замке и располагающий библиотекой в четыре тысячи томов, любезно одалживает мне книги без ведома коменданта, передавая их мне через привратника. Господи, я совсем забыл об осторожности. Безумец, что ты творишь? Я неосмотрительно доверился вам, и теперь вы расскажете об этом всем!

— Сударь, клянусь честью, что господин де Ружмон не узнает ни слова из того, что вы соблаговолите поведать мне во время нашей беседы. А вы, в свою очередь, также не говорите никому о содержании нашей беседы. Оно интересует только короля.

— Как вам будет угодно, обещаю вам. Вижу, вы пытаетесь прочесть надписи на моих стенах. Мне ничего не остается, как записывать свои разоблачения, хотя комендант время от времени закрашивает их известкой. Я пишу большими печатными буквами.

— Но где вы берете чернила?

— Это, сударь, сажа, образованная при обжигании березовых веточек в пламени свечи. Из них я делаю себе перья. Поверьте, письмо — очень долгое занятие; за час мне удается вывести не более пяти десятков букв. Однако вернемся к интересующему нас вопросу.

— К сговору, который обычно называют «пактом голода»?

— Да, сударь. Речь шла о том, — и я буду повторять это до самой смерти, — чтобы на двенадцать лет отдать снабжение зерном на откуп четырем миллионерам. Эти четверо хотели накопить огромные запасы зерна и муки, дабы стать единственными монополистами и устроить в стране голод. Придумал этот план некий Матиссе, бывший руанский булочник, чья булочная находилась возле церкви Сен-Поль. Сумев подкупить полицию, он развязал себе руки и нанял целую армию поджигателей, комиссаров, покупателей, посредников, сторожей на складах, инспекторов, бродяг, изготовителей вьючных седел, молотильщиков, веяльщиков, сеятелей, контролеров, проверяльщиков, сборщиков, налоговых инспекторов, приказчиков, булочников… Словом, целую шайку, из тех, кто имеет дело с зерном! Когда я разоблачил их в парламенте Руана, меня немедленно убрали из мира живых.