Читать книгу "Двадцатая рапсодия Листа - Виталий Бабенко"

– И ведь знаете что? Вполне возможно, Феофанов не сразу решился на то, чтобы привести свой план в исполнение. Но вы, господа, его встревожили. Вспомните, Николай Афанасьевич, ведь в какой-то момент разговора, что вы вели с господином Петраковым, вы вдруг усомнились в вине вашего друга, правда?

– Верно, – вспомнил я. – Это когда Артемий Васильевич сказал, что Равиль отвез гостью очень недалеко и что та велела кучеру возвращаться. Я удивился этому объяснению, потому что Равиль не знал иностранных языков, а значит, не мог понять слов Луизы. Но и Артемий Васильевич очень искренне удивился тому же, а также неподдельно огорчился, что не обратил на это внимание раньше. Тут-то и заколебался я относительно его вины.

– Вот! – воскликнул Владимир. – В этом месте Феофанов, подслушивавший ваш разговор, и решил поставить точку. У него самого сомнений насчет вас уже не оставалось. Через несколько мгновений все было бы кончено… – Ульянов замолчал.

– Какое счастье! – произнес вдруг Артемий Васильевич. – Какое счастье, что вы появились вовремя. Опоздай вы хоть на секунду… – Он покачал головой.

Я вполне был согласен с этим замечанием и даже сейчас почувствовал неприятный холодок за воротом. Действительно, опоздай Владимир с Никифоровым хотя бы на мгновение, нас уже не было бы в живых, а убийца ходил бы в героях! А ведь студент и урядник вполне могли опоздать.

Эти свои мысли я тут же и высказал. Владимир неожиданно широко улыбнулся.

– Нет, мы вовсе не могли опоздать, – сказал он добродушно. – Мы шли за ними по пятам. Меня вовсе не интересовала медвежья охота, тем более что и медведя-то никакого не было. Куда больше мне хотелось увидеть, как Феофанов угодит в приготовленную мною ловушку. Так что мы с господином Никифоровым шли за Феофановым и Равилем, можно сказать, след в след.

– В приготовленную вами ловушку? – Слова Владимира вновь привели меня в полное недоумение. – Что вы имеете в виду? Объяснитесь же наконец!

И тут вновь заговорил Артемий Васильевич.

– А что тут объясняться? – Голос у него был напряженный и казался непривычно высоким. – Это вы, Николай Афанасьевич, всерьез уверовали в мою виновность. А ваш юный приятель твердо знал, что я невиновен, но очень хотел поймать в ловушку истинного виновника. Вот и подставил нас под выстрелы этих ракалий. Так-то, господин Ильин. Я же говорю, очень быстрый у вашего студента ум, не всякому и поспеть. Я и то подумал – как же так? Ферапонтов, старый медвежатник, уверяет, что не может там быть никакого шатуна, а молодой человек уверенно ему заявляет: еще как может! И князя Ширинского-Шахматова поминает в подтверждение! – Артемий Васильевич негодующе фыркнул и отвернулся.

– Это правда, Володя? – спросил я, стараясь говорить спокойно. – Когда я шел объясняться с Артемием, вы уже знали, что он невиновен?

– Знал, конечно, – спокойно ответил Владимир.

– Но ведь Феофанов мог запросто укокошить нас, и без всякого Равиля, из двух стволов, даже перезаряжать не надо было бы! – вскричал я. – Хорошо, что вы оказались там, а если бы он оказался проворнее? Если бы вы промедлили? Вы же могли замешкаться! – Только теперь мне стали понятны слова Никифорова, сказанные им на прощание.

– Ну, – сказал Владимир скучным голосом, – могли, не могли… Риск, конечно, был. Надеюсь, вы меня простите, Николай Афанасьевич? Однако же я никак не мог сказать вам заранее. Больно у вас лицо выразительное. А Феофанов, доложу я вам, физиогномист первостатейный, вмиг бы вас раскусил и в ловушку не попался бы. Тогда вся комбинация пошла бы насмарку. А времени на то, чтобы устроить мерзавцам новую ловушку, у меня не было. Вот вам и все объяснения. Хотите – принимайте, не хотите – что же, секите голову повинную! – Он снял шапку, театрально наклонил лобастую голову и даже сорвал теплый шарф, обнажая шею.

Я буркнул что-то невразумительное и отвернулся. Артемий Васильевич закашлялся и тоже отвел взгляд.

– Вот егерь – да, едва все не испортил, – сказал Владимир, надевая шапку и принимая серьезный вид. – Феофанов по-настоящему растерялся, не знал, что и сказать. Пришлось ему помочь – привести авторитетное мнение знаменитого охотника. А ведь я не читал этого сиятельного господина, князя Ширинского-Шахматова. Так, разве что упоминания встречались… – Ульянов хмурясь посмотрел на меня. Вздохнул. – Поймите, Николай Афанасьевич, – добавил он. – Нужно было, чтобы Феофанов услыхал, как вы горячо уговариваете господина Петракова, чтобы он сознался в преступлении и пришел с повинной. Только в этом случае Феофанов должен был окончательно утвердиться в своем решении – убить Артемия Васильевича, а заодно и вас, и впоследствии представить дело таким образом, что вас убил преступник, а вы, защищаясь, застрелили убийцу.

Мы уже миновали Кокушкино, переехали по мосту через Ушню, скоро должны были показаться Бутырки. Некоторое время наш студент молчал, потом снова заговорил:

– Справедливости ради следует сказать, что господин Никифоров не хотел рисковать, так что мне пришлось долго его уговаривать. В конце концов он согласился. Но мой расчет был верен, – упрямо повторил Владимир. – И вы были там отнюдь не в смертельной опасности. Я же бросил снежок так, чтобы сразу и ваше внимание отвлечь, и прицел Феофанова сбить.

Я вытаращил глаза.

– Снежок?!

– Ну да, ледышку.

Это сообщение потрясло меня сильнее всего прочего.

– Вы хотите сказать… – Я чуть не задохнулся от негодования. – Вы хотите сказать, что из-за какой-то ледышки я лишился чувств?! Ну, знаете!.. Это уже черт знает что!..

Петраков вдруг захохотал. Я опешил и… не удержавшись, рассмеялся тоже: такой нелепой представилась мне эта картина. Владимир немедленно присоединился к нам, так что Ефим, лениво правивший лошадьми, испуганно оглянулся и щелкнул вожжами. Лошади, впрочем, быстрее идти не стали.

– Вы потеряли сознание от того, что, шарахнувшись в сторону, ударились о ствол липы. Ну, и потрясение, конечно, – посмеиваясь, объяснил Владимир. – Вы были очень напряжены, Николай Афанасьевич, еще с вечера. Нет-нет, вам ничто не угрожало, я все рассчитал с точностью до секунды.

Подумав, я принудил себя признать правоту Владимира. Но в этот момент мне впервые пришло в голову, что сплетение событий, в котором ломались судьбы и жизни стольких людей, было для моего юного товарища всего лишь игрой. Хитроумной комбинацией, сродни тем, которые он составлял в своей шахматной переписке с присяжным поверенным Хардиным. И всеми нами он распоряжался, скорее, лишь как пешками и фигурами, передвигая людей таким образом, чтобы выиграть партию, – жертвуя одними и спасая других, устраивая противнику мертвые ловушки ценой безопасности живого инвентаря. Конечно, делал он все это с похвальной целью – дабы поймать, изобличить и наказать преступника. Но у меня появилось серьезное подозрение, что само преступление, сами убийства не так уж его и потрясали. Нет, ему, скорее, просто хотелось решить головоломную задачу – поставить противника в сложное положение и в конце концов одолеть его.