Читать книгу "Инструктор по экстриму - Андрей Дышев"

Пузырьков делает прыжок вверх и хватается за пучок травы. Опора ненадежная, корни начинают вылезать из рыхлого грунта. Он пытается на ощупь найти опору для ноги. Находит что-то тонкое, продолговатое – то ли корень сосны, то ли окоченевшую змею. Поднимается еще выше, подтягивается, и вдруг с ним что-то происходит. Острая боль обжигает его предплечье, будто он напоролся на ржавый гвоздь. Боль тут же отдается в шею и пронизывает голову. Он отпускает камень, за который держался, и вместе с щебнем сыплется вниз. Его переворачивает с живота на спину, кусты и колючки в мгновение рвут его рубашку в клочья, его подкидывает, как на трамплине. Пузырьков вскрикивает от боли и падает на землю… Приземлился, мастер спорта по затяжным прыжкам? Жаль, что свою глупую голову не разбил…

Он сел, снял рубашку, уже окрасившуюся кровью на рукаве, и осмотрел овальную вмятинку мясного цвета на бицепсе, из которой слезой сочилась сукровица. Странно было видеть то, что раньше он видел только на трупах. Может быть, он уже тоже труп? Исчерпал все лимиты доверия и прощения, набрал полный комплект ошибок, отпущенных богом на жизнь, и умер. А для чего он еще нужен на этой земле? Только для того, чтобы объявить группе имя убийцы Талдыкина? Неужели они еще сами не догадались…

8

Санитарам не повезло – им предстояло нести трупы до самого моста, почти километр по берегу. Два тщедушных мужичка в несвежих белых халатах попытались поднять носилки с распухшим телом Талдыкина. Взялись за ручки, раскраснелись, надули щеки, но решили не надрываться. Опустили носилки на гальку, уступив неподъемную ношу своим более крепким коллегам. Зато носилки с легкой Мирой они понесли резво, почти что весело.

Лену сопровождали два спецназовца. Они не держали ее за руки, просто шли рядом, касаясь ее своими крепкими плечами, и со спины казалось, что два ухажера «окучивают» девушку, а она медлит с выбором, доверительно прижимается к обоим сразу и никак решить не может, кому же отдать свое сердце. Она слегка хромала, но шла уверенно и ровно, будто лучше спецназовцев знала, куда надо идти. Поравнявшись с группой, она подняла лицо, мельком взглянула на Геру и слабо кивнула, словно прощалась с хорошим знакомым. Наверное, она сама не поняла, что означал этот жест. Кивнула машинально, выделив среди группы незнакомых людей лицо одного, с кем ее что-то связывало – неважно, хорошее или плохое, но хоть что-то. Больше она не оборачивалась и смотрела под ноги, чтобы не споткнуться.

Вера Авдеевна сняла очки, моргая красными подслеповатыми глазками. Ее платок был мокрым от слез. Говорить она не могла, только курила и качала головой из стороны в сторону. Брагин, не испытывая никакого сострадания и все же понимая, что иначе нельзя, фальшиво вздыхал, взмахивал руками, многозначительно протягивал «да-а-а» и толкал в плечо Шубина:

– Что делается, а? Что делается?..

Элла больше не обнимала Марину. Мать и дочь стояли на расстоянии друг от друга и смотрели в разные стороны. Шубин жевал губы, шевелил синим подбородком и бормотал:

– Последний раз я в Афгане видел столько трупов. Очень, очень грустная история… Так, ладно. Я сам возьмусь за это дело. Нужна водка, черный хлеб и железные кружки. Так положено. По-фронтовому…

Наконец-то наступил момент, когда ему не надо было скрывать ни желания выпить, ни умения организовать выпивку. Делать любимое дело – это счастье.

Лица Геры никто не видел. Он сидел на валуне спиной к группе и смотрел на реку.

Вскоре группа осталась совсем одна на пустынном берегу.

– Какой печальный у нас поход получился, – прервал затянувшееся молчание Брагин.

– Се ля ви, – шепеляво произнес Шубин, развел руками, но тотчас заменил философию на дела более приземленные. – Народ, давайте решать. Где будем накрывать поляну – здесь или в лагере?

– Мне все равно, – гнусавым голосом, будто страдая насморком, ответила Вера Авдеевна и шумно высморкалась. – Дайте мне быстрее выпить и отстаньте от меня.

– Нет, помянуть надо по-человечески, – серьезно возразил Шубин и для вескости добавил: – По-христиански. Предлагаю скинуться по полтишке.

– По полтиннику мало, – возразил Брагин. – Это, считай, даже на две бутылки водки каждому не хватит.

– Это смотря какую водку будем брать.

– Я пью только «Био», – поставил категорическое условие Брагин.

– «Био»? – поморщился Шубин. – Да ну ее! Она даже по мозгам как следует не дает. Пьешь, а толку никакого. Предлагаю обыкновенную «Столичную». Не пожалеете. Слово даю! Я тут недавно… в общем, еще до похода, с ребятами ее попробовал…

И он звучно поцеловал кончики пальцев.

– А закусон? – напомнил Брагин. – Лично я шишками закусывать не согласен…

– Давай по семьдесят, – мягко, как подобает интеллигентному человеку в галстуке, уступил Шубин и выставил перед собой потные ладони.

«Они омерзительны, – подумала Элла. – Особенно Брагин… И куда я смотрела? Наверное, это пришла старость. Надо сделать глубокий вздох, закрыть глаза и перейти этот рубеж. И понять, что я уже пожилая женщина. Я должна думать о дочери, о внуках, о своих болезнях, о борще и стирке. Вот в чем заключается мой мир. Плохой, хороший, но он мой. Там мне будет спокойно. Я буду сама собой. И, наверное, стану по-настоящему счастливой…»

«Сколько же ей лет? – думала Вера Авдеевна. – Двадцать? Или больше?.. Страшная, страшная судьба. И откуда столько жестокости? Мы с Женькой по молодости любили на молодежь цыкнуть. Увидишь какую-нибудь пигалицу с сигаретой, сделаешь ей замечание, так бедняжка от стыда и страха готова сквозь землю провалиться. А этим попробуй сделай замечание. Под асфальт закатают и пописают сверху… Дурное время! Мы с Женькой все-таки успели ухватить кусочек счастья… Интересно, а сколько ей дадут?»

Думала бы она вслух, никто бы не понял, о ком она.

Вернулся Пузырьков с перебинтованной рукой выше локтя, в пиджаке, наброшенном на плечи. Группа, проявляя усердие в законопослушании, ждала от него какого-то официального итога и команды «разойдись». Шубин таскал в одну кучу булыжники, чтобы сидеть на них за поминальным столом. Кантуя квадратный камень размером с ящик из-под водки, он поинтересовался, примет ли товарищ следователь участие в тризне.

Пузырьков оставил этот вопрос без ответа, ступил на истоптанный донельзя пятачок пляжа, стал прохаживаться по нему… Где же он видел нечто похожее? Кажется, в семьдесят пятом, когда отец работал начальником геологической партии в Муйнаке. Ровные как стол, пустые до горизонта солончаки, шлифуемые жестокими ветрами. Белая, похожая на иней, соль тонкими струями летела над землей. И жуткие остовы кораблей. Огромные, дырявые, красные от ржавчины. Те, что помельче, лежали на боку, как слоны в иле. Длинные танкеры не сдавались и боролись с креном, хотя уже давно намертво вросли в жесткий грунт, как памятники. Песок и соль засыпали многие корабли по клюзы. В огромных пробоинах завывал ветер. Камень, брошенный в борт, создавал звук, напоминающий удар колокола. Все эти железные чудовища когда-то были кораблями, носили красивые и гордые имена и скользили по водной глади. Потом море постепенно и незаметно ушло из-под них. Они еще долгое время думали, что плывут, хотя под килем уже свистел степной ветер. Потом они стали ждать возвращения моря, а с ним и крика чаек над палубой, белой пены на форштевне. Немые, бездушные, глупые куски железа…