Читать книгу "Ордин-Нащокин. Опередивший время - Виктор Алексеевич Лопатников"

в Андрусове обязательство вернуть по истечении двух лет город под польскую юрисдикцию.

Еще более сложными выглядели оставшиеся за пределами Андрусовского перемирия внутренние национально-религиозные проблемы Украины. Положение, какое складывалось тогда, воссоздает В. О. Ключевский: «Ляхи и русские, русские и евреи, католики и униаты, униаты и православные, братства и архиереи, шляхта и поспольство, поспольство и казачество, казачество и мещанство, реестровые казаки и вольная голота, городовое казачество и Запорожье, казацкая старшина и казацкая чернь, наконец, казацкий гетман и казацкий старшина — все эти общественные силы, сталкиваясь и путаясь в своих отношениях, попарно враждовали между собой, и все эти парные вражды, еще скрытые или уже вскрывшиеся, переплетаясь, затягивали жизнь Малороссии в такой сложный узел, распутать который не мог ни один государственный ум ни в Варшаве, ни в Киеве»[57].

Выработать в этих условиях систему действенных военно-политических мер, определить «формулу успеха» выглядело задачей со многими неизвестными. Всякие радикальные действия и даже поспешные заявления таили в себе опасность возобновления войны. Была необходима тонкая дальновидная дипломатическая работа, однако руки у главного переговорщика оказались связанными. Вопрос, как далее Московии вести политику в отношении Правобережья Украины, где оставалось православное население, которое не желало находиться под польской юрисдикцией, приобретал все более острое звучание. В церковных и светских кругах Правобережья возобладало суждение о «брошенности», об отказе Руси «на веки вечные» от покровительства и защиты братьев по вере. Многочисленные эмиссары, известные и не очень, зачастили в Москву. Играя на религиозных чувствах самодержца, они всячески настраивали его на необходимость продолжения, чего бы это ни стоило, «освободительной миссии» на Украине. Воздействие на царя осуществлялось разными путями и средствами. Однако главной фигурой, стоявшей на их пути, разрушителем их надежд и планов выступал не кто иной, как боярин Ордин-Нащокин. Поэтому делалось всё для того, чтобы бросить тень на его «предательские» идеи в отношении дальнейшей политики Московии, выискивались поводы для того, чтобы скомпрометировать его лично.

Оппозиция Нащокину в правящем эшелоне стала набирать силу. Подозрения, внушаемые царю, сводились к тому, что, возглавив Посольский приказ, ближний боярин стал слишком много брать на себя, проявлять в делах излишнюю самостоятельность, пренебрегая царской и думской волей. Стали звучать требования расследовать его предыдущую деятельность, а в том, что касается дальнейшего продолжения дел с поляками, либо заменить его другим, либо взять под надежный контроль переговоры, которые он вел. Помимо всего прочего он стал в глазах придворных, а потом и самого царя воплощением раздражавших их качеств и взглядов.

Взгляды Ордина-Нащокина, его дерзкое поведение по меркам того времени действительно выглядели вызывающими, а когда он оказался на вершине власти, возможность их осуществления стала особенно беспокоить большинство царского окружения. Прежде он действительно иногда давал поводы для нападок на себя. В ходе отчетов перед Боярской думой о его поездках и переговорах с поляками в Варшаве его «пропесочивали» за то, что он брал на себя слишком много, отклоняясь от данных ему инструкций. При этом никто не хотел слышать и знать о том, что условия для продуктивных, успешных переговоров возможны только тогда, когда есть место диалогу или, если угодно, торгу, когда обе стороны способны слышать друг друга. В ходе переговоров возникают идеи, от обсуждения которых нельзя уклониться даже тогда, когда речь заходит о на первый взгляд неприемлемых для одной из сторон подходах, вариантах решения проблем. Здесь политическое маневрирование, взаимные поиски компромисса, умение вести полемику выступают важнейшим инструментом. Тем не менее Нащокин, зная, с кем имеет дело, предпочитал в таких случаях притворно каяться, признавал свои «прегрешения», брал на себя вину за превышение данных ему полномочий.

Более, чем кто-либо, он знал реальное положение дел, прагматически оценивал ситуацию, какая сложилась к тому времени на Украине. По его убеждению, на Правобережье католицизм, польский костел занял господствующее положение. Территория и население подверглись колонизации, и польская шляхта уже прочно вросла в украинскую землю, что обрекало на неуспех все попытки немедленно изменить положение дел в пользу православия и присоединения к Московии. К тому же состояние хозяйства этой части Украины не сулило ни теперь, ни в будущем экономических выгод, а стало бы лишь обузой для Руси, и без того истощенной проблемами. Гораздо ценнее было бы, по мнению Нащокина, замирение с поляками на вечных основаниях, перевод двусторонних отношений между двумя славянскими народами в русло равноправного союза. Но эта точка зрения не встречала поддержки ни на Руси, ни на Украине, ни в Польше, где искренних сторонников такого союза было еще меньше, чем в Московии. Не поддерживал ее и ближайший советник царя по украинским вопросам Артамон Матвеев.

Трудности и козни завистников сопровождали Ордина-Нащокина на всем протяжении его государственной деятельности. Но бесповоротно отношение царя к нему изменилось, по всей вероятности, после его отказа представлять интересы Москвы в торге за польский престол в 1669 году. Тогда, напомним, глава Посольского приказа пошел наперекор воле царя и в Варшаву не поехал. Суть дела состояла не только в ослушании «преданного холопа». Смелость, дальновидность, резкость суждений дипломата стали раздражать Алексея Михайловича. К тому же скудость собственных представлений о способах решения стоящих перед государством проблем все более и более выводила царя из равновесия. За этим он видел умаление собственной власти, вторжение в незыблемость его единоначалия. Проще было пожертвовать Нащокиным, тем самым «бросив кость» назойливой оппозиции, а заодно и избавившись от чересчур напористого помощника.

К тому времени вокруг персоны царя образовался тесный круг общения, в котором мнения и суждения Ордина-Нащокина опровергались людьми, чей вес при дворе стал преобладающим. Такой исключительно весомой фигурой с некоторых пор все более и более становился Артамон Сергеевич Матвеев. Свобода общения с царем давала повод вольному или невольному вмешательству Матвеева в дела государственной важности. Однажды побывав на Украине, Матвеев под влиянием Богдана Хмельницкого стал последовательным сторонником «прицепления ветви к приличному корню», покровительства Московии православному народу Украины, что обернулось вторжением туда русских войск. Теперь, два десятилетия спустя, его идеи военного вмешательства в украинские дела, некогда положенные в основу государственной политики, вновь обрели весомость. Там, на Украине, к началу 1670-х годов еще более оживились силы, видевшие в Матвееве покровителя, «своего человека» в московских коридорах власти, способного заставить царя действовать в их интересах.

Положение Матвеева при дворе упрочилось еще больше, когда ему в начале 1671 года удалось выдать за царя свою воспитанницу Наталью Нарышкину. Девятнадцатилетняя девушка, жившая в его доме в силу невесть каких обстоятельств, оказалась в нужное время в нужном месте — овдовевший царь оказался без наследников мужского пола