Читать книгу "Небо в кармане! - Владимир Владиславович Малыгин"

разжать!

Тот ничего не отвечает, только кивает в ответ и перехватывает протянутый инструмент. А я, наконец-то, немного успокаиваюсь и снова беру управление в левую руку.

Так и летим какое-то время по прямой, в горизонте, без снижения и набора высоты. Пусть отец успокоится и освободит мою руку от своего цепкого захвата.

Ещё немного, и моя рука становится свободной. Только вот какая беда, я её, руку-то, не чувствую совсем. И не то что не чувствую, я пошевелить пальцами не могу. Не получается! Пережал мне отец мышцы и сухожилия.

Отец виновато улыбается, пытается провести какое-то растирание руки, но делает только хуже. Вспыхивает сильная боль. Зато пальцы начинает покалывать, возвращается чувствительность. Дальше — хуже! Каждый удар сердца отзывается в пострадавшей руке болезненным толчком, покалывания переходят в электрические разряды. Выть хочется от этой боли, но терплю. И даже улыбаюсь сквозь выступившие слёзы. А отец не успокаивается, натирает и натирает мне руку. До тех пор, пока я не скашиваю глаза на свою многострадальную лапу. А она у меня вся красная от крови!

Испугаться не успел, сначала просто сильно удивился. И тут же сообразил, почему. Отец слишком усердно ковырял свои пальцы отвёрткой! А теперь пораненной рукой пачкает мою чистую одёжку…

Нужно отдать ему должное, пришёл он в себя быстро. Увидел мой взгляд, отдёрнул руку, оторвал рукав и перемотал себе пострадавшую кисть. Подмигнул мне и прокричал:

— Дарья меня теперь на пушечный выстрел к самолёту не подпустит!

— Так не говори ей, где ты так пальцы разодрал, — кричу в ответ. И тоже подмигиваю, подбадриваю отца. Очень уж у него вид виноватый. Надеюсь, больше руками размахивать не будет…

Дальше обычный полёт по кругу, только на этот раз без урезания маршрута. И сели нормально, и зарулили на место без проблем. И, главное, отец не просил дать ему «порулить»!

Встретивший нас Прокопыч сориентировался быстро, тут же скинул свой сюртук, предложил его хозяину. Отец отказываться не стал, принял с благодарностью. Ну и с рукой помогли, в ангаре организовали обработку ран. Отмыли от крови первым делом, ничего страшного не обнаружили, несколько проколов и порванная на большом и указательном пальцах кожа. Перебинтовали тряпицей, вообще хорошо стало. И кровь уже почти остановилась.

На пути к дому отец замедлил шаг, приобнял за плечи здоровой рукой, посмотрел искоса и проговорил:

— Зла не держи за мою глупость, сын. Ты молодец! — и тут же заговорил, как будто ничего и не было. — А землю под столицей я найду! И на тебя запишу. Твоя идея, тебе её в жизнь и воплощать!

— Так я же в училище уеду? — даже остановился от такого неожиданного предложения.

— Училище — это всего лишь два года, — улыбнулся отец. — Они пролетят очень быстро. За это время я только-только подходящий участок найду, оформлю его, план согласую, разрешение получу. Может быть, успею электрическую линию подвести…

— Электричество, это хорошо, — поддакнул. И кивнул на перевязанную руку отца. — Мачехе что говорить будем?

— А так и скажем, отвёрткой ковырнул. А подробности ей знать ни к чему. Верно?

— Верно, — согласился.

— Ах ты, Господи, я и забыл, там же эти Удомские приехали, — увидел знакомую коляску у крыльца отец, схватился за голову в нарочитом ужасе.

А уж когда близко к дому подошли и в окне женские головки увидели, отец вообще глаза закатил:

— Они же всё видели! Особенно Мария Сергеевна. Я другой такой любопытной курицы в жизни не встречал! Везде ей свой нос сунуть нужно!

— Ты потише говори, а ну как услышат, — стало несколько неудобно от подобных откровений во весь голос.

— А-а, пусть слышат, — махнул рукой отец. — А если и не услышат, так жена всё расскажет, не удержится.

А вечером приспичило мне до кухни дойти. В доме уже спать собирались, сёстры давно по своим комнаткам разошлись. А меня пустой желудок в путь-дорожку погнал. Перенервничал я сегодня здорово, адреналину нахапал будь здоров сколько. А куда его девать, если физической активности не было? Вынужден был гостей развлекать заумными беседами. Вот теперь и приходится заедать, а для этого нужно до кухни дойти. Как раз путь мой мимо кабинета лежал. Ну да об этом все знают!

Иду я тихонько, почти крадусь на цыпочках, потому как беспокоить домашних не хочу. Скромный я потому что. А дверь в кабинет возьми и окажись приоткрытой. И голоса, оттуда доносящиеся, очень хорошо в эту позднюю пору слышно

Я не прислушивался, честно, просто мимо проходил. Ну ладно, не проходил, крался, но это к делу точно не относится. Ну а то, что мои шаги в кабинете не смогли по этой причине услышать, так то не мои трудности.

— А если бы вы упали? Если бы разбились? — В голосе мачехи слышалась настолько явно выраженная обеспокоенность, что я поневоле приостановился, замер в коридоре, не дыша.

— Ну не разбились же, Дарьюшка, — бубнит ласковым голосом отец. Я прямо вижу, как он при этом супругу по спинке здоровой ладошкой поглаживает, успокаивает, то есть. — Николай с самолётом управляется, как я с коляской. Ты бы видела, как он мою руку пытался от себя отцепить! Ручку управления в коленях зажал и так летел! Представляешь?

— В том-то и дело, что очень хорошо представляю, дорогой, — воркует мачеха. — Но всё равно пообещай мне больше на этом самолёте не летать! Ты у меня один на все времена, и случись что, мне без тебя не жить!

Причём сказано это было настолько серьёзно, что даже я, находясь в коридоре, этому поверил.

— Обещаю, что на этом самолёте больше ни разу в небо не поднимусь, — как-то слишком легко тут же соглашается отец.

И я понимаю, что «на этом» это и означает. А на другом вполне можно и полетать!

— Да и привязаны мы были надёжно, а скорость и высота небольшие, только-только от земли оторваться успели. Ничего бы не случилось, — продолжает увещевать жёнушку отец. — Рюмочку мятного ликёра для успокоения нервов не желаешь?

— Ну, если только глоточек, — после короткого раздумья соглашается мачеха.

Слышу скрип ножек кресла по паркету, шаги отца и звяканье стекла в буфете. Ага, разливает, понятно. И тут же голос мачехи, тихий и еле разборчивый доносится до моих ушей. Отец, занятый напитками в дальнем углу кабинета этого слышать не