Читать книгу "Дядя самых честных правил 6 - Александр Горбов"

— как сказал Лукиан, по количеству «частей духа человека». Ка, Ба, Ах, Хат, Иб, Сах, Сехем, Шуит и Рен, как он их назвал.

— Потом объясню, что из них что, а сейчас запоминай узор.

Мне показалось, что эти узоры сильно напоминают египетские письмена с древних папирусов. Но спрашивать об этом не стал — на перекачку эфира уходили все силы, даже дышать было тяжело, не то что разговаривать.

— Тянем!

Лукиан ухватился за эфирный жгут, уходящий в землю, и начал с силой его тащить. Я взялся за свободный конец и упёрся ногами — «канат» жёг руки и норовил втянуться в могилу.

— Э-эх, ухнем!

Бас Лукиана далеко разносился по весеннему лесу. Будто мы здесь не некромантией занимались, а вытаскивали из земли огромный корнеплод.

— Ещё разик, ещё раз! Э-эх, ухнем! Ай-да да ай-да!

Кочка разломилась, как переспелый арбуз. Разбрасывая комья земли, на свет показался череп. А следом вылез и остальной скелет.

* * *

Во время допроса покойника я откровенно скучал. На меня даже зевота напала так, что я чуть челюсть не вывихнул. Скелет скрипел зубами и односложно отвечал на вопросы. Мол, он Иван, сын Ивана. Жил на выселках. Где именно — не помнит. Как оказался в лесу, не помнит. Как умер, не помнит. Какой год был, не помнит. Кто царём был в его время — не знает. Царь и царь, где-то далеко сидит, до простых людей ему дела нет.

Под конец бессмысленного разговора Лукиан так смотрел на него, будто собирался убить второй раз.

— Ну хоть что-то ты, дубина, помнишь?

Скелет почесал пальцем, на котором не хватало фаланги, черепушку и кивнул.

— Ну так рассказывай!

— Ухоронку где сделал, помню.

— О! Видишь? — Лукиан обернулся ко мне. — Не зря поднимали!

Мертвяк всё так же безучастно сидел на кочке и следил пустым взглядом за порхающей бабочкой.

— Чего расселся? Давай, веди нас к своему кладу.

Пришлось покойнику вставать и, подволакивая ногу, топать в лес. Пару раз он падал. В первый раз сломал руку, но Лукиан только отмахнулся.

— Не в бой ходить, так пусть будет.

На втором падении черепушка соскочила с позвоночника и укатилась куда-то в кусты. Матерясь и кроя неумёху на чём свет стоит, Лукиан нашёл голову и присобачил обратно. Скелет сделал движение, будто вздыхает, и поплёлся дальше.

Привёл он нас к щербатому валуну, почти вросшему в землю, и остановился рядом с камнем.

— И что? Копай давай! — грозно рыкнул Лукиан. — Не я же буду в земле возиться.

Скелет понурился и начал разрывать влажную землю руками. Он ковырялся почти час, прежде чем наткнулся на старый глиняный горшок, закопанный много лет назад. Он сосуда слегка несло деланной магией — неведомый мастер наложил на него какой-то простой Знак, не давший развалиться за столько времени и пережить долгие годы в земле.

— Дай сюда.

Лукиан отобрал у мертвяка горшок, выдернул пробку и высыпал на ладонь «сокровище». Десяток серебряных чешуек, бывших когда-то мелкими деньгами, сточенный ржавчиной нож и вырезанную из жёлтой кости фигурку медведя.

— И это всё?

Покойник развёл руками. Причём сделал это с долей издёвки — мол, а что ты, грозный некромант, хотел от простого крестьянина?

— Надоел ты мне, братец, — Лукиан брезгливо ссыпал «сокровище» обратно в горшок и кинул на землю. — Толку от тебя, как с козла молока. Ну-ка!

Подняв руки, он призвал Талант и обрушил на мертвеца несложное плетение. Скелет облегчённо клацнул зубами и стал погружаться в землю. По колено, затем по пояс, а в конце погрузился целиком, и над его макушкой сомкнулся дёрн с кустиком цветущей мать-и-мачехи.

— Всё, набаловались, пойдём домой.

Развернувшись на месте, Лукиан с недовольной миной двинулся в сторону усадьбы. А я немного задержался и подобрал злосчастный горшок. Во-первых, это какая-никакая, а историческая ценность. В земле деньги и фигурка провели не меньше столетия, а то и больше. Во-вторых, меня интересовал сам горшок — Знак там вроде простой и незатейливый, но мне хотелось его изучить, почему он не разрядился за долгое время.

Догонять Лукиана я не спешил. Скажу честно — поднятый покойник на меня впечатления не произвёл. Да, без сомнения, я повторю такой трюк самостоятельно. Но зачем? Ничего интересного он нам не рассказал. Подобные умения могли бы пригодиться, если бы я разыскивал древние клады и знал, где похоронен закопавший ценности. Нет, лучше уж я буду развивать свои мастерские, от них отдачи больше, и смотреть на них гораздо приятнее, чем на старые кости.

* * *

Лукиан ещё пару дней дулся, будто это я его обманул с покойником. Ходил мрачный, смотрел волком и всё время недовольно бурчал. Но в конце концов отошёл и сообщил, что летом мы поедем на какое-нибудь кладбище проходить практику.

Но тут уже я встал в позу и упёрся — не желаю тратить время на бессмысленную ерунду. Ритуал я запомнил, а тревожить бедных мертвецов ради сомнительного удовольствия нет смысла.

— Но ты же некромант! Это твоё призвание!

Лукиан чуть ли не ногами топал, возмущённый до глубины души.

— Моё призвание — это деланная магия. А некромантом я работаю в свободное от неё время.

— А…

— Идёмте лучше обедать, отец Лукиан. Сегодня Настасья Филипповна лапшу обещала, как вы любите, с потрошками. А про некромантию мы потом поговорим, когда я с поездом закончу. Ей-богу, не до покойников сейчас.

Он так и не нашёлся, что возразить, и позволил увести себя в столовую. За обедом бросал на меня уничижительные взгляды, но размякнув под действием любимой лапши и рюмки рябиновки, заявил:

— Молод ты, вот и не понимаешь своего счастья. Ничего, лет десять пройдёт, и сам захочешь поговорить с ними, — он выразительно указал на пол, — о вечном. Я подожду, твоё ученичество никуда не убежит.

Ответить ему я ничего не успел.

— Константин Платонович! — в столовую вбежал Афонька. — Константин Платонович!

— Это что ещё такое! Ты чего кричишь? — возмутилась Настасья Филипповна.

— Там военные! И карета! У всех ружья!

Я встал и без спешки подошел к окну. Во двор усадьбы въезжала карета в окружении всадников. Они и правда держали «огнебои» поперёк седла, явно на случай вооружённого сопротивления. Нет, так в гости с дружескими намерениями не ездят!

Карета остановилась шагах в десяти от крыльца, и оттуда появился цверг. Надменное, выбритое