Читать книгу "Воробей. Том 1 - Андрей Дай"

подле нового железоделательного завода, посетили братья Нобели. Комендант докладывал, что шведы выпытывали всяческие мелочи, удивляясь притом сущей обыденности, будто бы величайшему чуду. Мы с Наденькой не препятствовали таким вот экскурсиям. Вдруг, да до иных российских промышленников дойдет, что организованный быт рабочих прямо влияет на качество и производительность работ. Ну и создает некий ареал исключительности. Элитности, если хотите.

— Что же касаемо направлений… Я вот подготовил краткий список…

Эти несколько строк на листе бумаги уже сами по себе были коммерческой тайной. И попади они на глаза какому-нибудь бойкому газетному писаке, мне могло стать очень и очень худо. Вплоть до полного мною оставления государственной службы. Нужно ли объяснять, что ждал какой-либо реакции от скользящего взглядом по листу Асташева я с некоторым трепетом.

— Но это же… — прежде шумно выдохнув, выдал, наконец, сын золотопромышленника. — Это вот… Однако! Не ожидал! Признаться, и помыслить не мог, что ты, Герман Густавович, этакое-то вот…

— Тебя что-то смущает, мой друг? — с деланным безразличием в голосе, поинтересовался я.

— Смущает?! — вскричал Вениамин. — Смущает? Бог мой! Да я… Да мы…

Отставной гусар дрожащей рукой, проливая непокорную водку на сверкающую белизной скатерть, набулькал рюмку и тут же махнул ее в рот. А после, совершенно без паузы, и еще одну. И уставился на меня, даже не закусив ничем из расставленного на столе изобилия, словно удав на бандерлога.

— Обещай мне, Герман. Нет! Клянись! Честью своей клянись! Что после, когда все это… — Асташев кончиками пальцев постучал по растекающейся в водке чернильной кляксе, — откроется, то мое имя будет всюду рядом с твоим. Что для Истории, мы с тобой, ты и я, станем теми, кто совершил это. Кто отомстил. Кто вернул вековые долги этим… Кто заставил этих… заплатить!

— Гм… — пришлось прочистить горло, прежде чем я сумел хоть что-нибудь выговорить. — Признаться, в таком аспекте я этот, наш с тобой, план не рассматривал. Но, по сути, ты прав! В некотором роде, это действительно воздаяние. Месть тем, кто вытягивал из Отечества последние соки, пользуясь бедственным нашим положением…

— Именно! Именно что, Герман! Соки! Из Отечества! — почти уже кричал Веня, привлекая внимание прочей обедающей у Палкина публики. — Господь свидетель, Герман! Ты гений! Этак-то вот… просто. Хитро! Хитро и просто. И резко, как саблей…

— Ну-ну, — понизив голос, принялся я успокаивать друга. — Тише же! Ибо еще не время для суда Истории. Еще надобно множество дел совершить, прежде чем…

— Да-да, — смутился распалившийся гусар. — Конечно. Прости. Но и все же! Поклянись мне, Герман. Поклянись. Я знаю, ты человек чести, и не станешь обманывать меня в такой малости.

Конечно же, я поклялся. Потому, что приятно, черт возьми, когда тебя считают лучше, чем ты есть на самом деле. Потому, что тревога отпустила. Опасения, что экс-полковник бросит этот лист бумаги в лицо и уйдет, рассказывая на всех углах о моем коварстве и злокозненности. Ну и потому, наконец, что Асташев был мне нужен. Альтернативные кандидатуры нами с Наденькой обсуждались, и были признаны не годными. Восприми Вениамин эти мои планы несколько по иному, и пришлось бы все делать самому. Да еще изобретая по пути способы нейтрализации разошедшихся по столице слухов.

Слава Богу, все прошло как нельзя лучше.

9. Июньские дороги

Петербург стремительно пустел. С первых же чисел июня в столице и окрестностях установились совершеннейше африканские погоды. Душный, пышущий каким-то инфернальным жаром день сменялся настоящим тропическим вечерним ливнем. Быстро, впрочем, кончающимся, и переходящим во влажную, дрожащую испарениями, ночь. От рек и каналов откровенно уже воняло сыростью и нечистотами. В тенистых закоулках зацвел мох, и даже из трещин среди брусчатки дорожных мостовых стали пробиваться крошечные ростки. В парках же блестевшие от пота садовники безуспешно боролись с этой напастью — вдруг разбушевавшейся природой.

Проводил сначала Германа, истребованного в компаньоны юным наследником престола, на юг, в Крым. После, менее недели спустя, и Наденьку с Сашей в имение Рамзаев, что в селе Березки, Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Планировал хотя бы часть пути проделать вместе с ними, но не сложилось. Дела задержали в обезлюдевшем городе. И самое обидное, что справились бы и без меня. Без моего чуткого руководства и ненавязчивого контроля. А я имел бы возможность провести на несколько дней больше с семьей.

Волнительно мне было. Маятно. Третья беременность проходила у супруги на удивление спокойно. Срок подходил еще не скоро — в середине осени — мы должны были успеть все снова собраться под надежной крышей старого генеральского дома на Фонтанке. А на сердце отчего-то было не покойно.

Да еще этот быт. Апанас конечно же слуга старый и великоопытный. Только вот годы берут свое. Он у меня далеко не мальчик уже. Пока доковыляет, трогательно шаркая пятками войлочных чуней, пока сообразит, что от него требуется, уже и не рад будешь, что не плюнул на условности и не сделал дело сам. Прочая же прислуга оказалась либо отпущенной в отпуска на время летних каникул, либо отправилась сопровождать господ на отдыхе.

Удушающая жара, сырость и недостаток прислуги. Чтоб куда-то выйти, приходилось изрядно поломать голову в раздумьях, какой именно костюм надеть. Хотелось что-нибудь полегче, но выбор летних платьев в моем гардеробе оказался неприлично мал. Настолько, что уже ко второму дню свалившегося на Санкт-Петербург светопреставления, уже и вышел весь. Появляться же на людях во всем мятом и, простите, воняющем потом, статус не позволял. Положение обязывает. Повстречай меня кто-либо без шляпы, галстука и перчаток, так уже к вечеру весь свет будет знать, что граф Воробей не в себе. Будто бы голый. Фантазировать станут. Сочинять. И подумать страшно, до чего додуматься могут.

Англичанин еще этот. Свалился, как гоголевский черт, мне на голову. На что уж хоронился, из особняка только в сумерках стал выходить, словно вампир, солнечных лучей боящийся. А и чего тут такого? На закате, когда уже не так жарит, и грозовые тучи еще на горизонте, в городе хотя бы дышать было чем. После же, когда тугие струи начинали выбивать в пыли маленькие воронки, а вода в канале вскипала, наступал краткий миг, когда воздух наполнялся едва ли не весенней свежестью, и еще не смердело сливаемыми в каналы нечистотами.

Ноги, конечно, быстро становились мокрыми по колено, зато остальное тело и голову от праздного внимания обывателей надежно прикрывал зонт. И можно было даже чуточку приподнять шляпу, давая взмокшей макушке возможность слегка остыть.

— Сэр Лерхе! Герман Густавович! — услышал я, едва-едва взявшись за поля котелка. — Сюда! Скорее