Читать книгу "Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин"

реальность, немного приведя Крюгера в чувство. — Промок весь, трясешься! Холодно там, да? Ну-ка быстро разувайся.

Трясся Крюгер не от холода, а от панического страха, но говорить об этом маме, порхнувшей сквозь грохочущие бусинами шторки обратно на кухню, он не стал. Ставя под вешалку свой коричневый «дипломат» и выковыриваясь из сырых кроссовок, он вдруг понял, что дома есть кто-то еще. Черные мужские туфли, заляпанные грязью, но явно недавно начищенные, папе Сереже принадлежать не могли — тот, во-первых, носил обувь на пару размеров меньше, а во-вторых, туфель сроду не чистил. Да и туфель-то никаких, честно говоря, у него не было.

В голове что-то закликало, как костяшки счетов, которыми их задрачивали на уроках математики во втором классе (как на них считать, маленький Витя Сухомлин тогда так и не понял, но характерный звук остался с ним надолго): такого нарочитого беспокойства по его поводу мама раньше не проявляла, да и час был, как выяснилось, не слишком поздний — полдевятого, детское время. Одета она была не в домашние треники с футболкой, а в подсознательно ненавидимое Крюгером платье на размер меньше нужного; кроме того…

Крюгеровская дедукция прервалась грохотом бусин и довольно-таки фальшивым маминым голосом:

— Витюша, познакомься с дядей Геной!

— Кому дядя Гена, на, а кому Геннадий Александрович! — бухнуло из-за занавески. Сказано это было шутливым тоном, но Крюгер сразу понял, что из знакомства с гостем ничего хорошего, скорее всего, не получится.

Это было серьезной недооценкой ситуации.

Дядя Гена, которого Витя сразу решил из принципа даже мысленно всегда называть именно так, был мужчиной крупным — и занял собой всё пространство их небольшой кухни. Одет он был как бы в половину военной формы: темно-зеленые штаны и светло-зеленую рубашку, но воротник у рубашки был рассупонен, фальшивый галстук на резиночке висел на спинке стула (который мама явно специально принесла из комнаты), а на столе почему-то лежали отстегнутые подполковничьи погоны. Пиджака видно не было (он висел на плечиках в шкафу в маминой спальне, чего Крюгер пока не знал), зато на выдвинутой из-под стола табуретке красовалась серая папаха. Никакого ужина, на который Витя, вообще-то, рассчитывал, сервировано не было: на кухонном столе стояла початая бутылка коньяка, разломанная шоколадка «Вдохновение» и странная композиция из блюдца, нарезанного тонкими дольками лимона и горки сахара-песка. Пахло от гостя табаком, кожей и чем-то влажно-терпким.

Дядя Гена встал, оглядел Крюгера из-под густых черных бровей и резко протянул руку.

Витя замялся. Рукопожатий он страшно не любил и по возможности старался их избегать: с друзьями и нормальными пацанами Крюгер здоровался словами и иногда поджопниками, а с лохами и всякими отморозками и здороваться-то нужды не было. Проходили недели, а иногда и месяцы между необходимостью мацать чьи-то потные ладони.

Протянутая рука замначальника военной кафедры Совпартшколы, подполковника бронетанковых войск Геннадия Александровича Жигловатого продолжала висеть в воздухе.

— Витечка, ну ты уж как-то, ну, уважь, — зачирикала почуявшая нарастающее напряжение мама.

— А ты, Светлаша, не переживай, — сказал подполковник, не сводя с Крюгера водянисто-серых глаз. — Сделаем мы из твоего сопляка настоящего воина. Настоящего, на, защитника нашей Советской Родины!

Крюгер, который вертел все эти воинские дела на известном месте и ничего ни от кого защищать не собирался, но был почему-то напуган еще сильнее, чем во время недавней беседы с сарматским демоном безумия, нехотя вложил ладонь в подполковничью лапищу.

Его кости захрустели.

Витя едва удержался от того, чтобы взвизгнуть, и с ненавистью уставился в точку между дядь-Гениными бровями.

Подполковник продолжал сжимать Витину ладонь, словно тисками. Под его усами (разумеется, дядя Гена носил усы щеточкой) наметилась влажная улыбка.

— Ну, мальчики, вот и познакомились! А теперь давайте чаю попьем! — засуетилась мама, которая при подполковнике вела себя абсолютно противоположным образом, чем при папе Сереже. — Витюша, я на работе замоталась сегодня, с ужином не успела, давай-ка я тебе быстренько яичницу пожарю, хочешь?

— Не надо, — буркнул Крюгер, наконец освободившийся из подполковничьей хватки. Ладонь онемела и покрылась белыми пятнами там, где на ней смыкались дядь-Генины пальцы.

Мама сделала вид, что ничего не заметила.

— Отставить «не надо», — скомандовал Жигловатый. — Давай, Светлаш, организуй пацану прием пищи. Своевременное трехразовое питание — залог бодрости духа и крепкой физической формы, на!

Крюгеру больше всего на свете захотелось открыть кухонный ящик, достать оттуда самый большой нож, которым папа Сережа в прошлой жизни разделывал мясо на шашлык, и перерезать этому кошмарному дяде Гене горло.

— Я не буду есть, — вместо этого сказал он. — Я потом.

— Так потом мы спать ляжем, Витечка, — встряла мама. За последние несколько минут на кухне Сухомлиных прозвучало больше уменьшительно-ласкательных форм имен собственных, чем суммарно за последний год.

— Я не буду спать, — упрямо сказал Крюгер.

— В уставе нет слова «не буду»! — опять вклинился Жигловатый со своими мудовыми воинскими наставлениями. — Команда «отбой» дается для всех, на! А вот ты, Светлаша, рановато что-то спать собралась!

Он подмигнул Крюгеровой маме и неожиданно ловко ущипнул ее за задницу.

Всё внутри Вити оборвалось и свалилось куда-то вниз, в область коленей.

Мама захихикала:

— Ой, Витюша, я, наверное, забыла сказать: дядя Гена у нас поживет пока, тут просто такая ситуация…

— Ситуация передислокации! — пошутил подполковник общевойсковую шутку, сам посмеялся и начислил в папину водочную рюмку коньяка из бутылки.

Не обращая внимания на остолбеневшего Крюгера, всё еще внутренне отказывавшегося признать очевидное, дядя Гена ловко проделал привычный, видимо, ему ритуал: отпластал дольку лимона от слипшегося комка, равномерно посыпал ее сахаром, вкинул содержимое рюмки под усы и заел коньяк получившимся кисло-сладким бутербродом.

— По-генеральски, на! — подмигнул он Крюгеру.

Здесь Вите надо было бы, конечно, промолчать.

— До генерала вам еще далеко, — вместо этого буркнул он.

— Недопонял, — угрожающе протянул дядя Гена, шумно поднимаясь из-за стола.

Крюгер, забывший обо всём безумии последних недель, забывший даже о бестелесной твари из Танаиса, не сдвинулся с места. Он опустил глаза, вперился в свои носки (на правом большом пальце начала зарождаться дырка) и прошептал что-то нечленораздельное. Его голова была словно забита ватой — не сладкой розовой, а самой обычной, медицинской.

— Ну Гена, ну чего ты, он же подросток, ну, самый трудный возраст, — мама подкинулась и завертелась вокруг гостя. — Ему надо привыкнуть, он хороший мальчик, просто, ну, нужно время, ну чего ты, ну, иди обниму, ну вот, ну вот…

Сам не понимая, почему он не может просто развернуться и уйти, Крюгер с ненавистью слушал это паскудное воркование, так и не отводя взгляда от дырки в носке. Он всеми душевными силами хотел прыгнуть в летающую машину