Читать книгу "Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский"

фон Эшбахт, — сказал капитан кланяясь.

Волков не поспешил сесть в лодку, он огляделся и спросил капитана:

— Много народа, баржи, лодки, весь пирс завален товарами, бочки и тюки всюду, словно весна. Купчишки у вас что, и зимой торгуют?

— Да, река в наших местах не замерзает, торговля идёт круглый год. Сейчас император с королём снова воюют, а по весне говорят, так ещё жарче война пойдёт, вот все готовятся, ежедневно одной солонины вниз по реке уходит целая баржа, не считая всякого иного.

— Значит, процветают купцы местные? — Продолжал расспросы Волков.

— Процветают, если не сказать, что зажрались, — усмехался Тайленрих.

— Ну, и вам, наверное, перепадает что-либо, а, капитан?

— Нет, наша гильдия небогата, раньше бывало, да, хорошо жили, когда горцы озоровали на реке, так никой купец без охраны не то, что баржу, а лодку с сеном вниз не отправлял, а теперь тихо тут стало, купчишки с нами на этот год ни одного контракта на груз не заключили.

— И никто их не трогает? — Удивлялся кавалер.

— Если и щиплют этих жирных каплунов, так не тут, — он махнул рукой, — там, на севере, у Хоккенхайма, а тут тихо всё.

— Может, всё ещё переменится, — произнёс Волков, протягивая капитану руку.

— Молим о том Господа ежечасно, — отвечал тот, пожимая её.

***

Волков уселся в лодку, племянник прыгнул за ним, уселся рядом, так и крутился возле него, надеясь улучить момент и поговорить. Мальчишка волновался и всё хотел его расспросить о том, как дела делать, что и у кого можно спросить в городе, к кому обратиться, ведь дядя всех нобилей городских знает, всех важных людей, но сейчас дяде было не до племянника, и говорить с ним не собирался. Опять стал хмур, даже не глядел на Бруно. Да вообще ни на кого не глядел.

Поездка была очень полезна, купчишки из Рюммикона ему ещё пригодятся, даже если торговля и не заладится. А ещё он просил их выяснить, где его люди, которых недавно схватили. И купцы обещали это сделать. Для укрепления дружбы, так сказать. Если это они сделают, то можно будет похлопотать и об освобождении Сыча с товарищем. Ну, хотя бы попытаться. Всё-таки, что там не говори, а Сыч ему нужен, да и привык он к нему. Привык. Не мог он его оставить в тюрьме. Тем более что тюрьма эта закончится плахой. В общем, нужная это был встреча. Нужная и важная. Возможно, это был маленький шажок к прекращению войны. Нет-нет, он не питал глупых иллюзий. С таким остервенелым врагом, как горцы, всё так быстро закончиться не могло, но… Но ведь у всего есть конец.

Всё, в лодку сел и забыл он про встречу. Больше она мысли его не занимала. Поэтому и бесполезны были все усилия племянника. Дядя про дела купеческие больше не думал, а думал он теперь только о жене и её любовнике. Ему предстояло принять решение. Дело было не простое, и решение простым не выходило.

***

Когда он вернулся домой, уже стемнело. Никого к ужину звать не стал. За столом с ним были лишь жена и госпожа Ланге. Бригитт что-то пыталась говорить про домашние дела, но он её не слушал и почти не отвечал ей, просто ел. Бригитт тоже замолчала. А он продолжал есть, изредка поглядывая на жену. Так в тишине ужин и прошёл. А как прошел, госпожа Эшбахт встала и, сухо попрощавшись, ушла, оставив госпожу Ланге и Волкова вдвоём. Кажется, Бригитт этого и ждала, ей не терпелось что-то ему сказать. Но Волков, глядя вслед жене, что поднималась в покои, негромко спросил у неё:

— Когда у госпожи Эшбахт лучшие дни для зачатия?

— Лучшие дни? — Переспросила Бригитт. Кажется, этот вопрос застал её врасплох, но она тут же нашлась. — Так на той неделе у неё была кровь, значит, уже для зачатия дни хорошие.

Он всё не мог никак принять решения, что же ему делать с женой и её любовником. Как это ни странно, но жену ему бы даже жалко, она была тут одна, в чужом для неё доме, с чужими для неё людьми. И была у неё одна Бригитт, на которую, как Элеоноре казалось, она может положиться. Да, а на Бригитт как раз ей полагаться было нельзя.

— Сегодня я к вам не приду, — сказал Волков госпоже Ланге.

— К жене пойдёте? — Бригитт была, кажется, даже удивлена его решением.

Волков не счёл нужным отвечать на этот вопрос, а красавица подождала ответа и, не получив его, полезла себе под юбки и на стол перед кавалером положила пачку исписанных бумаг.

Положила и замерла, ничего не поясняя ему. А ему и не нужно было пояснять, он взял их, небрежно посмотрел, читать не стал, бросил их обратно на стол и спросил:

— Это письма фон Шоуберга к моей жене?

— Да, господин, — говорила Бригитт и, кажется, она была очень довольна собой.

А Волков вдруг разозлился:

— Я же велел вам не трогать их пока. — Тихо и сквозь зубы выговаривал он ей.

— Я… Я положу на место, она не заметит, что их брали, — растерянно говорила Бригитт.

Да, кавалер был зол, и не только из-за того, Бригитт его ослушалась, а ещё и из-за того, что Бригитт… предавала свою подругу, сестру или кем там ей доводилась Элеонора Августа.

Но не взять письма он не мог, не мог он их оставить, не прочитав. Да и кто бы мог устоять на его месте, он поднял бумаги и начал читать одно письмо за другим.

Как он думал о Шоуберге плохо, так ещё хуже начинал думать о нём после каждой прочитанной строчки. И каждая новая сточка стала менять его отношение и к Элеоноре. Теперь она не казалась ему такой уж несчастной и одинокой. Вся жалость к этой женщине пропала уже после первого письма.

То, что любовники ненавидели его, это и так было ясно, но то, что Шоуберг в письмах над ним смеялся, выдумывая ему презрительные прозвища, терпеть было не просто. Он едва сдерживался, чтобы не разбить стакан об стол. И ещё более обидным оказалось то, что, судя по всему, и жена над ним смелась в ответных письмах, которые Волкову были недоступны. Но и по тем бумагам, что сейчас он держал в руках, кавалер понимал, они его презирают, насмехаются над ним.

А ещё они собираются его убить.

Он дочитал до конца все бумаги и нашёл в себе силы не сделать чего-либо глупого. Волков даже похвалил себя за