Читать книгу "Наш дом – СССР - Виктор Сергеевич Мишин"

директором, конечно, мне приставили какого-то кладовщика, вот и пытаюсь вести с ним разговор по теме. — Выбирайте оттенок, пишите размеры, мы вам сами раскроим, как нам нужно, с минимальными обрезками.

— Да вы не волнуйтесь за обрезь, я оплачу весь материал кратно используемым плитам, округлим в большую сторону.

— Хорошо. Когда ждать от вас размеры?

— Сейчас побегу домой, сниму, после обеда я у вас, хорошо?

Бегом я добрался до дома и два часа ползал по кухне, замеряя все и вся складным метром. Ну вот, опять. Рулеток в продаже нет, ай-ай-ай, а мне надо!

С цветом я мудрить не стал, выбрал серо-бежевый, он тут распространенный был, в смысле на фабрике, из него много чего лепили. Видимо, шпон такой имеется в большом количестве, похож на оттенок бука из той жизни. Сделал эскиз. Кухня у нас маленькая, квартира-то «хрущёвка», поэтому всего один рабочий стол, второй с дырой под раковину. И четыре верхних шкафа, один под тарелки, в нем будет стоять металлическая сушилка для тарелок, и три простых, глухих. Мелькнула мысль сделать вырезы и потом вставить матовое или витражное стекло, но передумал, нечего тут выдумывать, чем проще, тем лучше.

— Так вы гарнитур делать хотите, что ли? — встретил меня кладовщик, увидев эскиз.

— Ну да, — пожал я плечами.

— Мудреный какой-то, но дело ваше. Под петли присадку делать? — сразу видно специалиста.

— Если можно, — кивнул было я, и вдруг до меня дошло. — У вас что, есть шарнирные? — я-то думал, тут все на рояльных пока.

— Есть, — уверенно кивнул работник фабрики.

— Делайте! — обрадовавшись, кивнул я. — Только получается, что вы мне все сами и сделаете, а хотел лишь плиту купить.

— Получается, — задумчиво произнес кладовщик, — получается. Нужно будет оплатить работу мастера, ночную. Вы поймите, отказываем-то не просто так, некогда этим заниматься, работа, план.

— Прекрасно понимаю, если такая возможность есть, в том смысле, что кто-то может выполнить такую работу в ночное время, я оплачу все издержки, как производства, так и самого мастера.

— Хорошо, бухгалтерия посчитает все и сообщит, мне директору дать расклад или связаться с вами напрямую?

— Если вам не влетит, то, конечно, звоните прямо мне, зачем отвлекать директора.

— Санкция на работу дана, бояться мне нечего, стало быть, будем работать. Неделя как минимум вас устроит?

— Конечно, устроит, не горит.

— Оставьте номер телефона, и увидимся, когда все будет готово. Да, материал на столешницу-то выбрали? Предлагаю вот этот вариант, — и мне была представлена «псевдостолешница», да уж, практически тот же «ламинат», только чуть толще. Вообще неподъемная будет.

— Сделайте светлую, да, можно и такую, — я кивнул, когда мне показали светло-серую панель «столешницы». Вот, кстати, а что мне мешает купить, ну или «найти» эпоксидку и залить свою столешницу, использовав мраморную крошку и клей? Ну да, и шлифовать ее потом два года вручную… Не, поставим простую.

Что за монстр у меня получится, сам пока не знаю, но что-то очень тяжелое, нужно непременно подумать о подвесе, чтобы у меня стены не рухнули под такими шкафами. Черт! Я же видел у них раскладной стол, на нем как раз нужной толщины полотно! Для стола-то как раз оно тонкое, он будет слишком хлипким, неустойчивым, а вот для шкафов в самый раз.

Ушел я недалеко, всего лишь добрался до проходной, пришлось возвращаться и вызывать кладовщика.

— Зачем вам такая толщина, это ж хлипко будет? — кладовщик недоумевал.

— Это мне как раз и будет, мне не сейф делать, а небольшие легкие шкафы.

— У нас только два цвета такой плиты, эта серая, — он указал на столик, на котором я и приметил нужное мне полотно. Он был пестрым, с серым оттенком, если память не изменяет, то именно такой цвет имеют кухонные гарнитуры из Польши, которые у нас тут продаются, если умудриться найти в продаже. — И белая.

— Белая это хорошо, можно ее использовать?

— Да можно, конечно. Что, меняем материал?

— Да-да, — кивнул я, — на столешницу кладем толстую серую, а основной материал для шкафов белый. Присадку под петли так же, еще дэвэпэ будет нужна.

— Да я и так понял, нарежем в те же размеры, не волнуйся.

— Ну и отлично!

Я ушел, наконец, с фабрики с чувством, что скоро сделаю жене подарок.

Но с раннего утра нас ждал другой сюрприз. По радио в восемь утра передали сообщение, от которого, думаю, остановились все люди Советского Союза. Я уже как-то и подзабыл, о каких сроках говорил мне Шелепин, но вот это, наконец, произошло, и все обалдели. Я, если честно, обалдел от того, что это явно случилось позднее, чем «обещал» Шелепин.

Брежнев умер. Вот так. Был генсек, и нет его. Считалось, что он был очень хорошим, многое сделал для страны. Но я бы сказал чуть иначе. Он МОГ бы сделать многое, но сделал, что сделал. И по моим воспоминаниям из будущего, и от общения с местными представителями центрального аппарата власти я понял одно: Ильич почему-то упорно не хотел что-либо менять, его все устраивало и наперекор своим товарищам по партии, которые шарахались от всего нового, как черт от ладана, идти не собирался. Теперь случилось главное событие десятилетия. Ушел генсек. Если мы недавно поминали Суслова с Подгорным, и я обалдел от масштаба, что же будет теперь? Люди в трауре, вся страна в трауре, а я жду другого события. Жду появления в печати сообщения о назначении товарища Шелепина на высокий пост. Сможет ли он сделать то, в чем уверял меня еще недавно, неизвестно. А ну как и не сможет пролезть наверх, что тогда? Вот не пойдут за ним люди, что мне тогда делать-то?

Но переживал я все же зря. Спустя аж два месяца было объявлено на всю страну и, думаю, на весь мир о новом главе Советского Союза, Александре Николаевиче Шелепине. Я был рад, что сделал тогда трудный шаг, рад, что смог заинтересовать и убедить этого человека меня выслушать, а затем и поверить мне. Теперь же я жду одного: страна должна измениться, причем очень сильно измениться. И если этого не произойдет, я умою руки и больше ни во что не полезу. Если честно, то я до сих пор сомневаюсь, что сделал правильный ход. Откуда мне знать, что за генсек будет Шелепин. Люди знали его как человека, который мог бы им стать, но вот никто не знает, каким бы «вождем» он стал. И теперь на своей шкуре всему советскому народу предстоит это узнать. Если я был не прав, то буду виноват перед