Читать книгу "Троя. Величайшее предание в пересказе - Стивен Фрай"

Менелай меж тем продвигался по царскому дворцу, ревя и убивая напропалую. Деифоба он выволок из постели и пронзил мечом, в ярости кляня его, а затем, отворачиваясь, еще и плюнул на мертвое тело.

– Так, теперь где эта сучка? Где ты таишься, Елена? Я иду за тобой…

Он пинками вышибал двери, расшвыривал девчонок-рабынь, пробиваясь к покоям Елены. Он насадит ее на вертел, как козу. Поделом ей. Вот же она, забилась в угол. Нет, не соблаговолила даже укрыться, сидит безмятежно, ждет судьбы своей, эдакая целомудренная служительница Артемиды. Как смеет она не бросаться в ноги ему и не молить о пощаде?

– Ты… ты… – Он подавился словами.

Рядом с нею съежился малыш Никострат – их с Еленой сын. Она подняла лицо, и от вспышки ее красоты могучей волною мгновенно вернулось все. Его любовь к ней. Боль разлуки. От одного взгляда на лицо ее, как и прежде, рождался трепет. Столько лет без единой встречи – и за все это время вспомнишь ее лишь как наважденье, как подлог. Один миг рядом с этой безмерною красой – и он пропал. Менелай выронил меч и пал на колени.

– Любовь моя, моя милая, моя царица, Елена моя.

Кассандра поспешила укрыться в храме Афины. Почти все деревянные дома уже объяло пламя, пока бежала Кассандра по улицам, зато храм выстроен был из мрамора и камня. Проскочила мимо деревянного коня. Потайная дверка свисала открытая, в брюхе пусто. Конь сослужил свою службу и терпеливо ждал теперь у ступеней, как оставленный без призора скакун.

В храме Кассандра бросилась к алтарю, где прежде стоял палладий, и вознесла богине молитву о заступничестве.

Но никакого божественного заступничества не воспоследовало – один лишь ужас.

Эант – Аякс Малый – заметил, как взбегает она по ступеням. Последовал за ней и изнасиловал. Она кричала, она возмущалась, она грозила ему, что Афина его покарает, но в ответ он лишь смеялся. Когда ушел Эант, Кассандра выбежала на улицу и угодила прямиком в лапы Агамемнону. Столь прелестной и знатной пленнице Царь людей возрадовался неимоверно.

– По нраву придется мне троянская царевна в рабынях. Как и жене моей Клитемнестре.

Содрогнувшись, Кассандра взвыла в лицо Агамемнону:

– Твоя жена Клитемнестра? Твоя жена Клитемнестра? Да она заколет тебя ножами. Она – и твой двоюродный брат, ее любовник. Они прикончат тебя. А следом они прикончат и меня. Вот как погибну я, вот как погибнешь ты, несчастный, глупый, вероломно обманутый Агамемнон – Агамемнон, Царь дураков.

– Отведите ее ко мне на корабль, – отворачиваясь, распорядился Агамемнон.

Ахейские воины ворвались в покои к Андромахе в высокой восточной башне царского дворца. Кто-то увидел у нее на руках Астианакса и торжествующе завопил:

– Это Гекторова шлюха и его же ублюдок!

Боец ринулся вперед, выхватил младенца из рук Андромахи.

– Гектор убил моего брата!

– Отдай моего ребенка!

Обезумевший ахеец бросился к открытому окну, оглядел сверху бастионы.

– Никчемный троянский паршивец – за благородного греческого воина!

Поднял ребенка повыше и с полоумным визгливым смехом швырнул его за городские стены.

Андромаха завопила и пала на колени.

– Убей меня, – стенала она, обливаясь слезами. – Брось меня вслед за ним. Убей меня, убей меня, убей немедля!

– Такой-то ценный трофей, как ты? – проговорил ахеец, хватая ее за волосы. – Это вряд ли. Кто-то заплатит за тебя целое состояние. Может, царевич Неоптолем. Тебе же хочется послужить в рабстве у сына того человека, который проткнул копьем твоего мужа, верно?

В ту жуткую ночь подобные сцены разыгрывались в каждой комнате каждого троянского дома. Насилие, убийство, пытки, грабеж и звериная жестокость останутся вечным пятном на тех, кто их творил. Самые высокородные забрали себе, разумеется, величайшие сокровища – и людьми, и вещами, – но хватило всем, вплоть до нижайшего гоплита, кухаря, оруженосца и конюха. Все до единой городские усадьбы, хижины, лавки и лачуги были разграблены, а их обитатели изнасилованы, избиты, погублены или пленены. Тех, кого сочли старым и бесполезным, забросали камнями, проткнули или забили насмерть, оставили в горящих зданиях или сбросили со стен.

Все же следует упомянуть о двух чуть менее чудовищных случаях.

Сыновья Тесея Акамант и ДЕМОФОНТ всю войну сражались за греков[181]. Когда Троя пала, их единственной целью были не убийства или сокровища, а поиски и спасение их бабки Эфры, матери Тесея[182]. Им, отпрыскам царя-основателя Афин, истребителя самого Минотавра, одного из самых почитаемых и обожаемых героев в истории, простительны были б некоторые гордыня и чванство. Однако скромнее и нетребовательнее натур не найти было во всем ахейском воинстве. Никаких привилегий они себе не требовали, внимания к себе не привлекали, жили и сражались среди сородичей отважно и преданно.

Пока все остальные предавались повсюду буйству резни и жестокости, эти двое смогли отыскать свою бабку и забрать ее на корабль, не ища и не набирая себе никаких сокровищ. Позднее они попросили освободить Эфру от уз рабства, на что Елена с радостью согласилась[183].

Агамемнон не забыл, как десятью годами ранее Менелай, Одиссей и Паламед отправились в Трою под флагом послов, чтобы удостовериться, не удастся ли договориться о почетном мире. Гостили они тогда в доме у Антенора, раскрывшего замысел Париса, по которому посланников должны были убить, и сопроводил их прочь из Трои.

– Дом, сокровища и домочадцев Антеноровых не трогать, – приказал Агамемнон. – Он и семья его пусть покинут Трою в безопасности, как устроил он для моего брата.

Эти два случая – вызволение Эфры и пощада Антенору – можно считать единственными огнями доброты и чести, что вспыхнули в той ночи невыразимых жестокостей.

Когда Эос распахнула наконец врата рассвета, сердце ее переполнилось скорбью. Сполох света пал на новый чудовищный мир. Города, какой любила она, больше не было. Не стало людей. Все до единого члены великого троянского царского дома либо погибли, либо попали в оковы. На курившихся развалинах уже хозяйничали стервятники, вороны и шакалы, пируя на тысячах мертвых троянцев. Последние повозки с сокровищами перебирались через Скамандр. Греки грузили корабли, дерясь между собой, деля рабов, словно дикие псы, заявляя и оспаривая свои права на трофеи.