Читать книгу "Цвет ярости - алый - Александр Романовский"

Тарану казалось, будто сердце бьется у него в ушах. На самом деле это пульсировало ВРЕМЯ. Мгновения срывались с эталонного хронометра и мчались вниз, к бренной земле, чтобы разлететься вдребезги. Так на заре времен, когда время еще не являлось таковым, деформация породила существующую ныне материю. Смерть – суть и мера всех вещей. Энтропия и время – ближайшие родственники.

Кастет попытался избавиться от свертка. С тем же успехом можно отбивать кассетные бомбы кухонной сковородой. Не успели подушечки пальцев прервать контакт с бумажной упаковкой как на свет родился взрыв. Он прорвал упаковку, и, набухая, стал расширяться в объеме, отталкивая застывшую воздушную среду. Огонь развернулся наружу широким стеганым одеялом, которым тут же и укутался Кастет.

В восприятии Тарана это произошло не единовременно, но в несколько обстоятельных этапов. Первыми показались огненно-ржавые языки, полощущиеся в сознании Хэнка лоскутками безобидного шелка. Они протянулись к Кастету и сомкнули в страстных объятиях, будто возлюбленная. Руки бедолаги исчезли в мгновение ока – по самые локти, клыки пламенной пасти сомкнулись и уже не разжимались. Лопнула кожа, из прорех, испаряясь, взвихрились кровавые гейзеры. Мышцы были буквально сдуты ударной волной. Кости разлетелись тысячей осколков.

Каким-то необъяснимым образом Таран подмечал каждую неприглядную деталь, для фиксации которых на самом деле потребовалась бы, вероятно, масса сложного оборудования. Его мутило, потому что ТАКОГО ужаса он еще не видел (а повидал Хэнк, как известно, немало). Желудок непременно исторг бы ужин наружу, если бы успел, – метаболизм трудился в своем обычном ритме. “Расслоение времени” затрагивало лишь сознание.

Затем у Кастета исчезло лицо – огненные языки будто слизнули его. Тарану показалось, что он заглянул в лицо самой Смерти – обожженный череп, вскипевшие глазницы, обугленная ветошь мышц, артерий и вен…

Волна жара и давления начала опрокидывать Кастета наземь. А мгновение спустя, когда изуродованное тело почти уже коснулось земли, Хэнк испытал настоящий шок. Трансцендентное состояние достигло логического завершения, то есть окончилось. Барабанные перепонки сотрясались под шквальной атакой. Она росла и ускорялась, точно запись на магнитном носителе, снятая с “pause” и набирающая обороты. Время вернулось в наезженную колею. Хозяин Подворья ничем уже не отличался от тех медлительных идиотов, чьи помыслы столь легки и поверхностны. Приходилось приспосабливаться к реальности заново – пропасть субъективного времени имела и свои недостатки. Таран пришел в себя и понял, что вокруг стреляют.

Пули по-хозяйски летали по двору – из конца в конец. Появились первые жертвы.

Вот, оказывается, – сообразил хозяин Подворья, – что это были за круглые, неспешные пчелы, передвигавшиеся исключительно по прямым траекториям… Хэнк не обращал на них внимания. Разглядеть их как следует не получалось (глазные яблоки, составная часть всего остального организма, не поспевали за приказами сознания), не говоря уже о том, чтобы повторить трюки Нео из “Матрицы”.

Сделав эти открытия, Таран растерялся, впервые за долгие годы. К-панике, по сути, недвусмысленно подталкивало то обстоятельство, что ускорение металлических “пчел” равнялось кинетической энергии, необходимой, чтобы продырявить человеческое тело насквозь. Произведя столь нехитрые расчеты, Хэнк не придумал ничего другого, как ничком броситься на землю, еще дрожавшую от отзвуков взрыва.

Таран был не солдат, не полицейский и даже не гангстер, хотя и прожил в Клоповнике всю свою жизнь. Перестрелки он привык наблюдать со стороны – на полицейском канале или в голофильмах, – развалившись в любимом кресле. Куда больше Хэнк доверял своему верному “гладиусу”, чья благородная сталь не знала осечек и была в любой момент готова выполнить такой объем работы, какой требовал хозяин – не более. Чтобы стать настоящим мечником, следовало овладеть МАСТЕРСТВОМ, степень которого выяснит Яма. Это была своего рода мистерия.

Палить же из пистолета, но мнению хозяина Подворья, мог каждый дурак. Это, впрочем, не делало “черепов” менее опасными. Прильнув к земле, Хэнк накрыл голову руками.

К такому повороту событий он оказался катастрофически не готов. Однако, лежа на сырой земле, Таран думал почему-то не о том, как спасти свою шкуру, что было уже не просто проблемой, а насущнейшей из необходимостей, но о последних мгновениях, проведенных в трансе. Все его внимание полностью занимал взрыв “посылки” и кошмарные метаморфозы, произошедшие с Кастетом. Но где-то на периферии сознания, в какой-то монтажной студии, просматривались, прокручивались и просматривались заново те несколько мгновений, на которые Хэнк сперва не обратил внимания. Содержимое этих “кадров” было в высшей степени занимательным.

На правом краю “переднего плана Кастета, объятого пламенем, обнаружилась и другая фигура. Теперь Хэнк Таран понял, почему не придал особого значения этому неприметному, на первый взгляд, силуэту. Все было просто. Бандиты и охранники Подворья замерли ледяными изваяниями посреди “расслоения”, созданного сознанием Тарана, тогда как упомянутая фигура передвигалась среди них легким прогулочным шагом. Ее движения были небрежны и уверенны, будто вокруг ничего особенного не происходило. Вероятно, это и смутило Хэнка до такой степени, что он не обратил на этого человека внимания. Однако, просматривая в “монтажной студии” запечатленное памятью снова и снова, Таран понял, что допустил крупную оплошность.

Еще он идентифицировал личность стремительного персонажа – это был тот самый парень, которого Хэнк не мог рассмотреть и по чьему поводу препирался с Черепом. Повязки на нем уже не было. На одном из кадров, казалось, он улыбался, глядя прямо в “объектив” отстраненного восприятия Тарана… Хозяин Подворья узнал эту улыбку.

… И тут же почувствовал то, что чувствует человек, участвующий в головизионном шоу, когда обещанный миллион оказывается на расстоянии одного “пустячкового вопроса” (“Как звали вождя племени Мумба-Юмба, срубившего в 1795 году самый большой баобаб к западу от Лимпопо?”). Или же – когда новичок на подпольных боях, согласившись– на двенадцать раундов “вслепую”, обнаруживает в другом конце ринга самого Роланда Непобедимого, вооруженного своими смертоносными кулаками… Нечто подобное Хэнк почувствовал в это мгновение.

Приподняв голову, он попытался нашарить взглядом искомого субъекта. Однако если во время “расслоения” Хэнк видел его отчетливо, но не придал значения, то отыскать его целенаправленно оказалось вовсе не просто. Силуэт проносился то тут, то там. Всюду, где он показывался, погибали парни в черных безрукавках. Будто сама Смерть пожинала свои жуткие плоды. Собственно, именно так этого человека Тарану и отрекомендовали.

Это был тот самый абстрактный грузовик, что приближался к абстрактному перекрестку, на котором замер Хэнк. Столкновение, казалось, было неизбежно…

А потом раздался визг покрышек. Таран поднял голову и увидел мчащийся на него блестящий радиатор. Такой хромированный, что в нем без особого труда можно было рассмотреть отражение лица с отвисшей челюстью – лицо хозяина Подворья.

Но на этот раз грузовик был не просто метафорой.