Читать книгу "Когда смерть становится жизнью. Будни врача-трансплантолога - Джошуа Мезрич"

Со временем хирурги поняли, что доноры с бьющимся сердцем предпочтительнее не только в плане доступности: трансплантаты, полученные от них, давали лучшие результаты.

Бостон, Массачусетс, сентябрь 1967 – июнь 1968 года

Генри Ноулз Бичер сыграл главную роль в определении смерти мозга. Бичер был истинным гением, и о его удивительном интеллекте говорили все, кто его знал. В 1936 году он стал главным анестезиологом Массачусетской больницы общего профиля, а во время Второй мировой войны служил в Северной Африке и Италии. Этот опыт сильно на него повлиял. Он был одним из первых исследователей, написавших об эффекте плацебо (в 1954 г.). Именно он подчеркнул важность двойного слепого метода исследования[120], который сегодня является золотым стандартом. В 1966 году «Медицинский журнал Новой Англии» опубликовал статью Бичера «Этика и клинические исследования», в которой ученый описал многочисленные клинические исследования, участники которых подвергались риску смерти, хотя не давали своего информированного согласия. Несмотря на видимые противоречия, эта статья заложила фундамент для информированного согласия, которое используется сегодня.

В сентябре 1967 года Бичер написал Роберту Эберту, декану Гарвардской медицинской школы, письмо с просьбой созвать заседание Постоянного комитета по гуманитарным исследованиям, чтобы обсудить тему «Этические проблемы, связанные с пациентами, безнадежно пребывающими без сознания». Бичер писал: «Как вам, я думаю, известно, достижения в области реанимационных мероприятий привели к отчаянным усилиям спасти умирающего пациента. Иногда спасти удается лишь децеребрированного[121] индивида. Количество таких индивидов растет по всему миру, и это порождает множество проблем, требующих решения».

Заседание состоялось 19 октября 1967 года. Одним из участников был Джо Мюррей, который предложил утвердить новое определение смерти и заявил, что сделать это должны в Гарварде. На следующий день Бичер написал Мюррею письмо, в котором благодарил его за комментарии и одобрил Гарвард. Мюррей ответил через неделю: «Над этой темой усиленно работали последние несколько лет, и к настоящему моменту можно выделить два поля деятельности: во-первых, это умирающий пациент, а во-вторых, потребность в органах для трансплантации». Далее он подчеркнул необходимость «медицинского определения смерти» и важность «мнения неврологов, нейрохирургов, анестезиологов, хирургов общего профиля и терапевтов, которые имеют дело со смертельно больными пациентами».

В следующем абзаце своего письма Мюррей говорит о трудностях, с которыми он столкнулся в трансплантологии:

«Следующий вопрос, заданный вами в письме, а именно: «Может ли общество позволить себе терять органы, которые сейчас просто хоронят?», наиболее важный из всех. Все больницы Бостона и мира полны пациентов, ожидающих подходящего донора почечного трансплантата. В то же самое время в отделения экстренной помощи привозят уже мертвых пациентов, чьи потенциально полезные почки просто пропадают. Несоответствие между спросом и предложением легко устранить: требуется лишь образовательная программа, нацеленная на медиков, юристов и общую публику».

Первое заседание комитета состоялось 14 марта 1968 года. Комитет успел поработать над шестью проектами и завершил свою деятельность 25 июня 1968 года. Мюррей сыграл большую роль в создании документов, они с Бичером беседовали практически каждый день на протяжении тех трех месяцев. Финальный документ был опубликован 5 августа 1968 года в «Журнале Американской медицинской ассоциации» и назывался «Определение необратимой комы: доклад особого Комитета Гарвардской медицинской школы о понятии смерти мозга». В первой строке говорится: «Наша основная цель – сделать необратимую кому новым критерием смерти». Далее авторы приводят две причины, по которым это важно: первая – это тщетные усилия, связанные с уходом за пациентами в отделении интенсивной терапии, а вторая заключается в том, что «устаревшие критерии констатации смерти могут вести к трудностям получения органов для трансплантации».

Дэвид Гамильтон в своей книге по истории трансплантации органов пишет: «При обычных обстоятельствах новое определение смерти, в котором все так нуждались, привело бы к медленным и упорядоченным изменениям в медицинской практике. Однако обстоятельства не были обычными: пересадка человеческого сердца Барнардом, совершенная сразу после начала работы Гарвардского комитета, изменила все». К сожалению, результаты первых пересадок сердца были неутешительными, и люди стали бояться кровожадных хирургов, желающих удалить сердце любимого ими человека, пока оно еще билось. Уровень поддержки идеи пересадки сердца, который взлетел после первой такой трансплантации, проведенной Барнардом в декабре 1967 года, резко упал к маю 1968 года. Многие больницы запретили донорство органов, и прошло немало времени, прежде чем в США приняли понятие смерти мозга. Потребовалось более 10 лет, чтобы мнение публики о смерти мозга стало совпадать с мнением Гарвардского комитета.

К сожалению, результаты первых пересадок сердца были неутешительными, и люди стали бояться кровожадных хирургов, желающих удалить сердце любимого ими человека, пока оно еще билось.

Пионеры трансплантологии хотели продолжать свое дело, несмотря на то что коллеги считали их сумасшедшими убийцами, а сами они рисковали оказаться за решеткой. Почему они не боялись тюрьмы и продолжали претворять трансплантацию органов в реальность?

Я понимаю, какого мужества и какой преданности делу это требовало, когда думаю о своем пациенте Вейне. Я впервые встретил Вейна сразу после того, как у него диагностировали боковой амиотрофический склероз[122] (БАС; болезнь Лу-Герига). Он становился все слабее и в итоге оказался в инвалидном кресле. Когда он уже не мог держать голову и сглатывать слюну, он понял, что смерть близко.

Я познакомился с Вейном за пару лет до этого, когда он решил пожертвовать почку для трансплантации. Ему хотелось, чтобы его болезнь обрела для кого-то смысл. Мы разработали план: он должен был поступить в больницу, когда качество его жизни станет настолько плохим, что он уже не сможет самостоятельно себя обслуживать. Тогда я отвезу его в операционную и удалю одну из почек (или обе) для донорства. Как только он окажется в отделении интенсивной терапии и действие анестезии закончится, мы отключим его от системы жизнеобеспечения и позволим умереть естественным образом от БАС. Таким образом, мы не убивали его ради донорства органов, но он получал возможность принести свои органы в дар, что было для него крайне важно.