Читать книгу "Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин"

— Хлеб да соль вам!

— Милости просим к нам поужинать!

Он сел к нам в кружок; мы подали гостю ложку и положили хлеба. Отведав кашицы, он сказал: «Помилуй Бог! Хорошая каша!»

Поевши ложек пять, не более, говорит:

— Я тут лягу, ребята.

— Ложитесь, — отвечали мы.

Он свернулся и лег; пролежав часа полтора, а может и меньше, — Бог его знает, спал ли он или нет — только после встал и кричит: «Казак! Готовь лошадь!»

— Сейчас! — ответил казак так же просто, как и мы.

А сам подошел к огоньку, вынул из бокового кармана бумажку и карандашом написал что-то и спрашивает: «Кто у вас старший?» — «Я!» — отозвался унтер-офицер.

— На, отдай записку Кутузову и скажи, что Суворов приехал! — И тут же вскочил на лошадь.

Мы все встрепенулись! Но покуда одумались, он был уже далеко, продолжая свой путь рысью к форпостам, вверх по реке Буг. Так впервые удалось мне видеть Суворова.

Тогда у нас поговаривали, что он приехал из Петербурга или из Швеции.

Через 3 дня после этого сама Императрица изволила проезжать мимо нас.

Войска стояли вдоль по дороге в строю, наш полк был с правого фланга, а еще правее нас донские казаки. Государыня ехала в коляске самым тихим шагом; спереди и сзади сопровождала ее пребольшая свита. Отдав честь саблями, мы кричали «ура!». В это же время мы видели, как Суворов в полной форме шел пешком с левого боку коляски Императрицы и как Она изволила подать Суворову свою руку; он поцеловал ее и, продолжая идти и разговаривать, держал все время Государыню за руку. Императрица проехала на Блакитную почту, где на всякий случай был приготовлен обед; Государыня здесь только переменила лошадей и поехала далее.

После проезда Государыни мы получили по рублю серебром награды. Вскоре потом пошли на Буг и, переправившись через него в Николаеве, возвратились под Очаков. Это было весной 1787 года.

Неделю спустя

Итак, бытописание суворовской армии, обстоятельно и с удивительными подробностями рассказываемое Ильей Попадичевым, продолжается. Воспоминания идут строем, однако не всегда, как вспоминается, а потому укладывать их в строгий ранжир не имеет смысла. Нельзя неволить оживающую перед глазами череду былых событий.

Как-то в середине октября 1854 года корнет О. вновь навестил своего нового знакомца, былого драгуна. В ту пору ему шел уже 102-й год. Был он в прекрасной памяти и форме. Да еще и подшучивал над переступившим порог офицером.

В столовой солдат был один. Он обедал.

— Милости просим гривен на восемь, — сказал бравый драгун, увидев корнета.

— Что так рано обедаешь, дедушка?

— Молодежь отправляю верст за двести, к родным.

Уезжала дочь с мужем, унтер-офицером, а на руках старика оставалась стайка маленьких внуков.

— Кто ж будет тебе, дедушка, варить обед? Ведь сам, пожалуй, не управишься, это, пожалуй, похитрее, чем в действующей варить кашицу в поле?

— Извините, Ваше благородие, глупый тот человек, который думает об обеде: «…возверзи печаль твою на Господа и Той тя пропитает», — это Псалтирь говорит.

…Вот образец суворовских солдат, подумал О. Была бы чистая совесть, а завтрашний день их не беспокоит. И после этого неудивительно, что Суворов именно с такими солдатами невозможное делал возможным. И даже обыкновенным.

— Ну, дедушка, теперь расскажи про дни, проведенные в Белоруссии и Польше.

— Слушаюсь, Ваше благородие, с полным удовольствием.

На зимних квартирах в Белоруссии наш полк со штабом расположился в Могилеве, на Днепре. Потом 3, 4, 5 и 6 эскадроны переставили из Витебска на реку Двину. Другие же наши эскадроны занимали города Оршу и Копысь. На одном месте долго не стояли. Бывало, недели через три или через месяц переходим куда-нибудь в другое место. На квартирах не застаивались.

— Да этак вы небось лошадей поморозили и сами позатаскались? — был мой полуукор в вопросе.

— Помилуйте, Ваше благородие, да отчего же так? В ту пору сено на пуды не вешали, а овес меркой не меряли; бывало, наложишь воз сена, как только лошади могут свезти, да если еще дашь мужику рубль ассигнациями, так он же накланяется в пояс: спасибо вам, что рубль дали.

Нет-с, кони у нас были очень сыты; сено в ногах валялось. А овес не выходил из-под морды — с чего ж им быть худым? Сами мы всегда наготове. Солдатский багаж перевозился на артельных лошадях. В эскадроне было 6 капральств по 30-ти человек в каждом и по тройке добрых лошадей с исправной упряжкою, так переходы с одних квартир на другие были нам незатруднительны!

— Однако полки ваши были очень сильные, — заметил я.

— Сильные, Ваше благородие. По 10 эскадронов, двухтысячные, да и не одни наши драгунские, а все вообще пешие и конные, все имели по две тысячи людей, а гренадерские по четыре тысячи.

— На квартирах же, — продолжал старик, — стоять нам было привольно. Настоящим хозяином был солдат, а не обыватель. Бывало, если на квартире что ему случится, так иди прямо к эскадронному командиру и говори настоящую правду. Тогда, чтобы ни случилось, все будешь прав, а если не пришел и не доложил о случившемся да хозяин пожалуется командиру, тогда беда, взыщут строго!

И тот же стол…

Когда мы стояли в Шклове, то прежний командир полка уволился. Нашим полком стал командовать приехавший из Петербурга полковник Николай Александрович Зубов.

Новый командир завел, чтобы к нему наряжались сменные ординарцы. Мне часто приходилось быть у него на вестях. А у полковника было такое заведение, как сам отобедает, так сейчас тот же стол подают и ординарцам.

Я как-то не поладил с его камердинером, вот однажды, когда садились мы за стол, так дворецкий не положил мне ложки, а за стол все-таки приглашает. Я ему и говорю:

— Что же ты, любезный, не положил мне ложки?

— Вишь какой важный барин — положи ему особую ложку!

Ладно, мол, мне твоей не надо, и в то же время из-за подсумка вынул свою и давай обедать.

«Ну, — говорит дворецкий, — Попадичева ничем не озадачишь!»

У нашего полковника часто собирались гости, да и сам он любил ездить по гостям.

Наш полковой командир был молодец, человек добрый и снисходительный, — дай Бог ему царство небесное! А из себя такой мужественный, роста большого. Бывало, возьмет у иного солдата подкову да тут и разогнет ее! А верховые лошади под ним тысячей стоили. Все равно как из меди вылитые!

В 1792 году взбунтовались поляки. Суворов выступил в Польшу с войсками из Молдавии. А мы с ранней весной потянулись из Белоруссии туда же. В Толочине, переправившись через речку, составлявшую границу, имели легкий бой с неприятелем и прогнали его к местечку Мир. Здесь поляки вздумали защищаться.