Читать книгу "Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель - Лестер Хемингуэй"

– Нет… а что?

– Приходил какой-то репортер, значит, будет и статья. Я хочу посмотреть, что появится в прессе. Эти проклятые…

Он был похож на большого медведя, из головы которого только что вытащили топор мясника. Да, он был серьезно ранен. Но он просто бушевал от ярости, и ничто не могло остановить его в таком состоянии. Печально, но факт, произошел несчастный случай. Эрнеста неожиданно выбросило с заднего сиденья на ветровое стекло автомобиля. Он понимал, что в такое решающее время он должен будет находиться в постели, и это страшно бесило его.

– …Все-таки, Барон, ты не принесешь мне газеты? Не беспокойся обо мне. Я выберусь отсюда как можно скорее и буду в гостиничной постели. Но ты всеми правдами и неправдами попробуй заполучить увольнительную в своей организации, если сможешь, конечно. Такая чертова куча дел, и мне необходим надежный помощник.

Чуть позже, в тот же день, исполнительный офицер нашего фильма дал мне обещание. Джок Лоренс из Голливуда был офицером по связям с общественностью. Он перевел меня на независимую службу, так что я мог быть ординарцем Эрнеста, пока он не поправится. Джок Лоренс был внимательным к людям, а также великодушным и полезным всем, кто занимался здесь подготовкой новостей для прессы.

В то утро в Лондоне никто не мог представить себе, что будет напечатано в дневных новостях. В британском официальном заявлении сообщалось, что Эрнест Хемингуэй был убит в Лондоне при загадочных обстоятельствах. При всей военной цензуре того времени, работающей на полную мощность, ошибку, которую можно было исправить в течение минуты в мирное время, в мае 1944 года исправляли весь день. А пока сотрудники главных газет повсеместно готовили соболезнования, что было впервые за всю жизнь Эрнеста. Главные телеграфные агентства потратили некоторое время, чтобы привести в порядок сообщение. Пока это делалось, люди в отдаленных местах скорбели о потере великого оратора, который любил думать о себе самом как о неудачнике.

В Италии газета «Старс энд страйпс» напечатала статью о трагической гибели Эрнеста в ночном Лондоне. Бамби как раз служил там в качестве лейтенанта военной полиции. Как только он прочитал новости, так сразу ударился в жуткое пьянство.

На Среднем Западе наша мать узнала об этом, была шокирована, но не поверила.

– Мое сердце ничего не сказало мне прошлой ночью, значит, все это неправда, я уверена в этом. У меня есть такая способность предчувствовать, ты знаешь об этом, – сказала она мне после войны.

Мать спокойно и настойчиво утверждала своим сторонникам, что это не могло случиться. Затем пришло опровержение, подтверждающее то, что Эрнест получил только ранение головы и чувствует себя хорошо, хотя и госпитализирован.

Следующие несколько дней прошли в сплошной суматохе. Марта вернулась со Средиземноморья. Ситуация требовала полной дипломатии. Зашитая рана на голове Эрнеста чертовски болела, но он не желал обращать на это внимание. Когда Марта пришла навестить его, весь разговор пошел относительно здоровья Эрнеста. После этого последовали распоряжения доставить сообщения. Я был в роли посыльного. Мне было не по себе находиться при них, потому что я испытывал определенное чувство уважения к каждому и не мог слушать о том, что приносило лишь терзание.

При первой же возможности Эрнест покинул госпиталь и переехал в отель «Дорчестер». Он был ворчливым, как медведь с ранами на лапах. И хотя его предупреждали воздержаться от спиртного, через пять дней после аварии он налил себе виски и громко выражал свое недовольство, когда обслуга отеля была слишком медлительной или я очень долго выполнял его поручения. Он постоянно читал газеты, не придавая особого значения хитросплетению новостей.

Прошла всего неделя после катастрофы, но, когда я зашел утром в номер Эрнеста, он был одет и делал физические упражнения.

– Как твоя голова?

– Все в порядке, братишка. Я просто весь пульсирую. Ты можешь прослушать мой пульс прямо с того места, где стоишь… Пойдем-ка прогуляемся.

Никто на этом свете не мог отговорить Эрнеста от какой-либо его затеи. Он либо пытался осуществить намеченное, либо сам отказывался от этого. Именно так, через друзей, он несколько раз добился разрешения вылететь на бомбардировщике «москито» для уничтожения «возможных целей» в оккупированной Франции.

Свой первый полет он совершил лишь спустя десять дней после аварии. Когда он сказал мне, что необходимо для этого подготовить, я, как младший брат, пытался сделать все возможное, чтобы угомонить его. Я пытался убедить его в том, что резкие перепады высоты могут вызвать кровотечение, и, как сын врача, он должен подождать, пока не снимут швы.

– Не заостряй на этом внимание, Барон!

– Ты слишком ответственный, но сейчас следует подождать.

– Но не тогда, когда есть такая возможность. У этих ребят бывают такие приключения! Ты ведь знаешь меня, братишка, я вернусь.

Затем он вышел в холл. Он сказал, что хочет попросить у служанки маленький сувенир, чтобы удача сопутствовала ему. Через некоторое время Эрнест возвратился с пробкой от шампанского.

На следующий день Эрнест просто ликовал:

– Это было превосходно, Барон! На обратном пути я чувствовал себя ужасно.

Он осмотрел с воздуха большую территорию страны, участвовал в непродолжительном бое, и при этом самолет не получил повреждений, не был сбит, не загорелся и его не заставили приземлиться истребители-перехватчики противника. Самое главное, его рана не кровоточила. Ему просто фантастически повезло. У него были свои убеждения, и он называл это реакцией на везение. Любой здравомыслящий человек остался бы в постели, вслушиваясь в свой артериальный пульс, пока лед таял у него на лбу. Я понял, что Эрнест нашел сильнодействующее лекарство для своей печали. Устремив взгляд в окно, он произнес тихим печальным голосом:

– Она лишь дважды меня навестила, пока я тут лежал и истекал кровью. Как женщина может так поступить…

После этого, кто бы ни спрашивал насчет Марты, Эрнест кратко объяснял:

– Сейчас она здесь. Но это не ее территория для работы. Ее направили на Средиземноморский театр военных действий. Это настоящий спектакль. Там, я подразумеваю.

Когда речь шла о делах, каждый из них старался скрыть свои личные чувства. Каждый из них, независимо от личных проблем, был способен готовить газетный материал на профессиональном уровне. Все же Марта была вынуждена уважать Эрнеста как шефа отдела новостей и официальное лицо, утверждающее и погашающее статьи ее расходов.

– Он еще хуже, чем правительство, – сказала мне как-то Марта, резюмируя свое отношение к Эрнесту. – Я пыталась поговорить с ним, Барон, но он не захотел меня понять. Пожалуйста, может, ты мне как-то сможешь помочь?

Эрнест в это время был занят разговором в соседней комнате. Я ждал и, когда он освободился, высказал то, что нужно было высказать. Эрнест был невозмутим. Он знал, какое положение занимает он сам, где находятся другие, и, как говорят борцы, не имел никакого желания менять позицию.