Читать книгу "Долгая нота. (От Острова и к Острову) - Даниэль Орлов"

Но уже на следующий день Васька проснулся, аккуратно выбрился, надел свежую рубаху и сделал завтрак. Он покормил младших, разбудил мать, принёс ей в постель кашу с гренками.

— Мать, ты не волнуйся. Не пропадём. Я у тебя есть. А я тебя в обиду не дам. Ты же знаешь, что я могу, не волнуйся. И со шпаной нашей разберусь — на ноги поставлю, и денег заработаю. Ты же знаешь, мать, что я у тебя сильный, я же в тебя. Ты только не плачь, мать. Ты только ничего не бойся.

И так он это сказал, так это прозвучало одновременно и торжественно, и наивно, что Татьяна улыбнулась помимо воли, обхватила голову сына руками и заплакала ему в рыжую шевелюру, сквозь которую уже начала показываться розовая в веснушках макушка. И на этот беззучный почти плач прибежали из другой комнаты Валька с Кирой, забрались к матери в постель, прижались к ней, один уткнувшись в колени, другая обхвативши за шею, и тоже заревели. Они плакали вместе. Долго. Наверное, час. Так долго ни до этого, ни после она не плакала. Но когда слёзы высохли, когда тепло их тел согрело ствол их семейного дерева, то словно очистившись, словно безмолвно пообещав что-то друг другу они поднялись, и дальше уже началась другая, совсем другая жизнь.

После того, что случилось с Борисом, показалось ей, что где-то внутри разбилось стекло, что-то почти невидимое треснуло и рассыпалось на мириады минут и слов. Но при этом она оставалась собой. Она болела и жгла себя нутряным жаром. Она выворачивала себя, как выворачивают свитер грубой вязки, так, что видны швы и петли. Но всё было по-другому. Сейчас же она ощутила себя вдовой. Ощутила себя человеком, половина которого уже не здесь, не в этом мире и которому теперь жить вот так, хромая мыслями и делами.

Кира стала взрослой как-то внезапно. Ещё вчера она с визгом прыгала на спину братьям, гоняла на велике по дорожкам и выуживала головастиков в канаве. Ещё вчера она, сопя и высунув язык, штопала колготки, натянув их на шестидесятиваттную лампочку. И вот уже красит ресницы, стрижет волосы модным итальянским каскадом и идёт на дискотеку. Ещё миг — заканчивает школу и уезжает поступать в Ленинградский электротехнический институт.

Последнее время перед поступлением Татьяна изнервничалась по поводу дочери. Раньше она могла быть вполне спокойна, поскольку Валентин учился на один класс старше и приглядывал за сестрой, то и дело отшивая особо ретивых поклонников. Но уже год как он уехал в Москву, и «пасти» Киру в школе стало некому. Конечно, одноклассники ничего такого себе не позволяли, опасаясь кулаков Васьки, которого на Острове знали и если не боялись, то уважали. Но всё равно сердце матери было не на месте. Да и Васька приносил ей переживания, поскольку знала за сыном способность, не особо разбираясь, заехать кому надо и не надо в лицо огромным своим кулаком.

После возвращения с флота, где прослужил он три года, Васька считался на Острове авторитетом. Дружить или хотя бы показывать своё с ним близкое знакомство считалось для пацанов признаком крутизны. Вернулся он несколько шалым, словно иным. Но вёл себя как взрослый, рассуждал и поступал соответственно. Если бы только не дрался…

За Кирой увивались почти все мальчики класса. Бывают такие принцессы, ставящие себя так, что все, включая девочек да и некоторых учителей, пасуют перед напором их и самостью. Выросла она ладной, с высокой грудью, длинными ногами, красивыми бёдрами, затянутыми в дефицитный голубой «ливайс». Джинсы, конечно, достала Лидка. Она вообще, в отличие от Татьяны, девочку баловала, чем время от времени накликала на себе справедливый гнев матери.

— Лидка, ну какого чёрта ты ей эти шмотки привозишь? И духи эти. Девочка и так возгордилась, терроризирует всех в округе. Ведёт себя несоответствующе возрасту. А тут ещё ты с эти дарами.

— Ох, девонька моя, — Лидка закуривала длинную коричневую сигарету More и усаживалась в кресло, закинув ногу на ногу, — вот что я тебе, подруга, скажу. Нехрен делать из неё комсомолку. Нехрен! Хватит уже того, что ты у нас такая правильная. Пусть будет сама собой, пусть добивается в жизни большего, чем простое бабское счастье с детьми и мужем под боком. А ей дано. Уж не знаю, как там Андреич колдовал над своим семенем, но девка вышла хоть куда. И не паси её. Она себя в обиду не даст. Не из таких.

Но что бы ни говорила Лидка, сердце Татьяны было не на месте. Уж больно дочь была не похожа на неё саму. Словно какие-то совсем иные страсти питали её маленькое сердце. Страсти, Татьяне неведомые и непонятные.

Проводив Киру на поезд в Ленинград поступать в институт, Татьяна заночевала у Лидки. Оба Лидкиных сына давно выросли и с квартиры съехали. Один жил в Архангельске и работал там в порту, другой поступил в милицию, как и отец. Получил ведомственную жилплощадь, женился и в самом скором времени Лидка готовилась стать бабушкой.

— Подруга, представляешь, я — бабушка. Это же опупеть можно! Да я сама ещё хоть куда, у меня мужик на восемь лет меня младше, и вдруг — бабушка. Нет, всем дети хороши, пока внуков нет. Внуки необычайно старят. Ну ничего-ничего, скоро сама поймёшь, когда красавица твоя тебе заделает. Или Валька в Москве. Как он там, кстати?

— Учится. В этом году хотел приехать, да их на практику посылают куда-то в Курскую область. Думаю, что и не получится у него. Пишет, что мечтает на Чёрное море выбраться.

— И пусть выбирается. Здоровье это сплошное: фрукты, вино молодое, девушки. Ему это сейчас более необходимо, чем у матери тут сидеть. Что у него там с девушкой? Ты говорила, что есть какая-то? Свадьба-то будет?

Татьяна не знала. Валентин прислал ей фотографию своей девушки, которую звали Ольга. Писал, что она старше его на два года. Девушка Татьяне понравилась. Длинные густые волосы, лицо необычайно правильное, спокойный и добрый взгляд больших карих глаз. Судя по всему, сын был влюблён. Эта влюблённость чувствовалась за небрежностью рассказа об Ольге. Вроде как о неважном, но на самом деле о том, что волнует. «Пусть у них всё получится», — подумала Татьяна. Больше всего на свете она не хотела бы, чтобы сын попал в армию. Теперь из институтов забирали, и бронь получали только отличники и те, у кого была неполная семья. Она написала письмо Семёну. Тот обещал похлопотать.

С Семёном они переписывались. Два раза он приезжал на Остров: один раз, когда был жив Сергей, другой раз уже после его кончины. Васька сразу взял над Эскиным шефство, таскал его по каким-то своим компаниям, парил в бане при дизельной и вообще всячески ублажал гостя, называя его не иначе, как «доцент». Жена Семёна ждала ребёнка, и Эскин каждый день ходил на почту звонить ей в Москву и справляться о здоровье. Оказалось, что он крестился. Здесь, на Острове, он договорился с каким-то монахом, и тот в часовне отчитал службу во здравие рабы божьей Людмилы и чада ея во утробе. Было это за два года до поступления Валентина. Как-то вечером он решил устроить Вальке экзамен по истории. Сел за стол, усадил напротив себя Валентина и начал задавать вопросы по всему курсу школы. Валентин отвечал, не задумываясь, полно, красочно, произнося имена князей, царей и полководцев, называя даты сражений, годы подписания документов и прочие удивительные подробности. Васька, стоя у двери, восхищённо смотрел на брата. Да и Кира, до того шуршавшая в спальне девчоночьим дневником, вышла на кухню и села рядом с матерью, раскрыв рот. Татьяна слушала ответы сына и чувствовала кроме естественной материнской гордости ещё и звуки чего-то другого, того, что звучало раньше, до рождения Вальки. Возможно, что увидела она сейчас в сыне будущего блестящего учёного, такого же, как Борис, его отец. И стало ей от этого покойно и хорошо.