Читать книгу "Его женщина - Мария Метлицкая"

Мне думается, что ваш труд сравним с высоким трудом целителя. И снова простите за пафос, трудно не сбиться на него в таком разговоре, при таких откровениях.

Когда читаешь книгу, меньше всего задумываешься о том, сколько все это стоит писателю, через что он прошел, как истрепал, измучил свои душу и сердце, в чем он черпает силы?

Как можно прожить столько жизней? Не понимаю. Пережить со своими героями все их беды, все коллизии и не рехнуться?

Невозможно! Невозможно, не натерев свое сердце на терке, не пропустив через себя, пройти со своими героями все жизненные перипетии, все страдания и описать это так ярко, так искренне, что сразу веришь. И сомнения не возникают – ни-ни! Все это было.

Чем можно взять читателя за душу? Перелопатить ее, вывернуть наизнанку, перевернуть? Это возможно в одном случае – надо быть честным, вывернув душу свою. Только без фальши.

Так и гениальные актеры, наверное, отдают всего себя, не сберегая и не думая о последствиях. Знаете, есть множество авторов – наверное, замечательных. У них хороший и легкий слог, и присутствует интересный сюжет.

С ними не возникает душевного контакта. Почему? Я не знаю. Почему-то не сопереживаешь героям, и, закрыв книгу, ты тут же ее забываешь. Странно – почему? Ну я не знаю, честно! У каждого свой автор, свой кумир, свой герой. Я говорю сейчас про современную прозу – классиков обсуждать не берусь. Наверное, не имею на это права. Конечно, – и там у меня есть любимцы – Чехов, Бунин, Куприн. А вот Толстой и Достоевский… Нет, я понимаю – гении. Но, как говорится, не мое. Читая ваши книги, я провожу параллели с любимым Антоном Павловичем – надеюсь, я вас этим не обидела.

У вас много иронии, тонкого юмора, самоиронии, правды жизни, без прикрас. Вы тонко чувствуете женскую натуру, всю ее сущность, даже немного ставится страшно. Кажется, вы знаете о женщине все. Как такое возможно? Видимо, вы, тонкий знаток женщины, обладаете к тому же не только опытом, острым глазом, но и огромным, умным и щедрым сердцем. Сердцем мужчины с большой буквы.

Ох, снова я вас утомила. Простите. Но, поверьте, это только мой восторг и мое восхищение вами!

А по поводу метущейся души… В эти сферы я не имею права вторгаться. Но от всего сердца, от всей души, желаю вам душевного комфорта и внутреннего покоя. Мне кажется, от этого все и зависит. Если живешь в ладу с собой, у тебя все получается. А если неладно внутри… но, ради бога, вы все равно пишите! Пишите как угодно – потому, что плохо у вас не получится. Просто не получится и всё – по определению.

Будьте только здоровы и благополучны, очень вас прошу!

А поводу перемен в моей жизни. Да, кажется, перемены эти радостные. Только мне как-то грустно. Наверное, я боюсь перемен. Я большая трусиха.

Еще раз извините! Желаю вам всего самого-самого. Будьте счастливы и покойны.

Ваша верная и преданная поклонница

Марина Сторожева

Спать я легла совершенно счастливой! Вот чудеса!

Максим

Зря я надеялся. Ничего не получалось. Ни-че-го!

Я тупо смотрел на экран, и в голову не приходило ни одной умной мысли.

Я резко вставал, отшвыривал стул и громко хлопал дверью.

Абсолютная уверенность, что на даче все получится, оказалась всего лишь иллюзией. Наверное, так чувствует себя импотент – сколько ни бейся, а толку чуть. Я и был импотентом – только душевным, моральным.

Я бродил по улицам поселка – пустым и ровным, бездушным и безжизненным, таким одинаковым, как близнецы, – с одинаковыми заборами, гаражами и даже домами. И мне становилось не по себе. Я выходил за территорию поселка и шел вдоль леса, потом вдоль старой грунтовой дороги, мимо оставшихся деревенек, ждущих своего смертного часа – вот-вот снесут, не помилуют. Землица-то здесь дорогая!

Я присаживался на скамейки или лежащие бревна, курил, смотрел перед собой или разглядывал окрестности. Но меня не отпускало. Все та же мутная, давящая тоска заполняла мою душу и не давала свободно дышать. Правильно говорится – тоска смертная.

Шаркая ногами, как древний старик, я обреченно поплелся домой. Но и дома не отпускало. Мне не хотелось есть – я равнодушно что-то жевал, не чувствуя вкуса и запаха. Мне не хотелось выпивать, смотреть телевизор, слушать музыку. Мне не хотелось читать. Я забросил мобильный, не думая о том, что будет звонить Галка. На меня напало, как дикий волк, вцепившийся в холку, такое пустое равнодушие, что мне стало на все наплевать.

И становилось еще тоскливее, когда я думал о скором приезде жены. О господи! Она будет требовать показать текст, начнет звонить моему редактору и шушукаться с ней: «Ах, Лариса, Ларисочка! Я не знаю, что с ним! Нет, конечно, бывало! И проходило, вы правы! И все-таки он просто пугает меня. Какой-то чужой, молчаливый, отстраненный, холодный. Знаете, он даже не обрадовался моему приезду, вы представляете? Пройдет? Ну надеюсь. Как это – не волноваться? Что вы такое говорите, моя дорогая? Ему через два месяца сдавать рукопись, а вы говорите! Да там конь не валялся! Оставить в покое? О чем вы? А вы? Как вы это все объясните? У вас же тоже обязательства, Лара! А у нас, между прочим, путевки! Да, путевки – в Италию. Безумно дорогие, между прочим! Нет, я просто не понимаю, что нам с вами делать! Может быть, вы попробуете, а? Может, это подействует? Я просто в полной растерянности, просто в шоке!»

Бедная Лариса, конечно, растеряется. Она много мучилась со мной – я часто не успевал к сроку, морочил голову, ныл и канючил. Замечательная моя Лариса! Умная, тонкая, чуткая. Мне с ней сказочно повезло. А вот ей со мной – не уверен. Я здорово подведу ее, если не сдам книгу в срок. У них тоже план, ей влетит. Я не хочу ее подводить, но как ей объяснить? Как объяснить всем, включая мою жену, что в этом нет моей вины, что я очень стараюсь, но не выходит. Меня страшно мучает, гнетет и грызет. Мне стыдно и горестно. И еще мне очень страшно. Вдруг это всё? И больше никогда у меня ничего не получится? Но и сделать я ничего не могу. Мне просто не пишется. У меня не выходит. А если выходит – то плохо, отвратительно.

Мне стыдно плохо писать. Я знаю, что умею писать по-другому!

Главный цензор для себя – я сам, при всем уважении к моей прекрасной Ларисе, к моей драгоценной супруге и к моим любимым читателям.

А вечером я напился. Господи, сколько лет я не пил! Нет, выпивал, конечно, но не напивался. Галка всегда строго контролировала меня, памятуя о моих былых подвигах.

А после третьего стакана коньяка почувствовал такую небывалую легкость, что тут же испугался самого себя: а вдруг? Да нет, вряд ли! Скоро, совсем скоро подъедет моя строгая женушка и возьмет меня в ежовые рукавицы и скрутит. Она это умеет.

Я валялся на диване и слушал Высоцкого:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому, по краюЯ коней своих нагайкою стегаю, погоняю.Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,Чую с гибельным восторгом – пропадаю, пропадаю…Чуть помедленнее, кони! Чуть помедленнее!Вы тугую не слушайте плеть.Но что-то кони мне попались привередливые.И дожить не успеть, мне допеть не успеть…

Я плакал, но мне было так хорошо! В какой-то момент мне даже показалось, что вот сейчас, сейчас я открою ноутбук, и – смогу! Но тут же испугался разочарования и мысль эту прогнал. Нет, не буду уничтожать свое короткое, зыбкое счастье. Меня отпустило. Пусть ненадолго, но я мог дышать.