Читать книгу "Доктор, дым и зеркала - Влада Ольховская"

– Он верил тебе, – тихо сказала я. – Леон считал тебя другом. Это ведь ты заманил его туда, не так ли?

Огонь образовал вокруг нас кольцо, которое все это время оставалось неподвижным. Оно не вредило ни мебели, ни стенам, ни потолку, а вот мне навредить могло, если бы Хакир захотел этого. Но он пока не трогал меня, он играл со мной.

Это меня бесило, однако нужно было сдерживаться. Если мне удастся отвлечь его разговором, возможно, я смогу дождаться, пока сюда придет Эрмин или кто-то еще!

– Я никуда не заманивал его, я его пригласил, честно и открыто.

– Так уж и честно?

– По большей части, – уклончиво ответил ифрит. – Мы с тобой оба знаем, что Лео был неисправимым романтиком. Он верил во вселенское добро, мир во всем мире и прочие проявления маразма.

– Как все это соотносится с похищением чужих органов?

– Он верил, что они идут на правое дело. Межвидовая медицинская система не совершенна, иногда она губит жизни в ситуациях, когда могла бы их спасать.

Пересадка органов была поразительно эффективной методикой лечения, тут Евгений Самсонов не преувеличил: с ее помощью можно было вернуть молодость, побороть неизлечимую болезнь, восстановить потерянные конечности. Вот только доставалось такое спасение не всем, а лишь избранным.

Многие врачи находили это несправедливым, и Леон был в их числе. Хакир узнал об этом и сумел использовать лучшее, что было в моем брате, против него. Он рассказывал ему слезливые истории об умирающих детях, родители которых продали все, чтобы оплатить пересадку, а им все равно отказали. Он показывал фотографии и копии документов – и Леон верил ему. Почему он не должен был верить своему другу?

Правда, его с самого начала настораживало то, что за каждого удачно подобранного пациента ему платили деньги, и неслабые. Разве благотворительность не должна быть бесплатной? Но Хакир убеждал его, что это часть системы: не хочешь денег – отдай их благотворительным фондам, а порядок не нарушай.

– И Леон верил этому? – нахмурилась я. – Быть такого не может!

– Нужно было – и он верил. У ифритов, красавица, есть одна замечательная возможность: мы немного влияем на чужие мысли.

По его взгляду можно было догадаться, что совсем не «немного». Скорее всего, он придумывал для каждого пациента более-менее правдоподобную историю, а потом внушал Леону, что в нее нужно верить. Регинлейв в таком внушении не нуждалась, у нее были свои причины помогать ему, а в итоге Хакир получил отличную команду.

Однако Леон все-таки был не обычным человеком, он был потомком охотников. Постепенно он начал понимать, что его просто используют, чтобы убивать ни в чем не повинных нелюдей. Он остановил это единственным способом, который оставил ему ифрит: покончил с собой.

Все бы ничего, но появилась я.

– Это ведь ты настроил против меня гарпий? И ту гамадриаду? – спросила я. – С помощью своей «одной замечательной возможности»?

– Сообразительная девочка, – одобрительно кивнул Хакир. – Очень хорошо. Признаться, я не сразу правильно оценил тебя. Я думал, что ты гораздо глупее брата, потому и избавиться от тебя будет проще. Гамадриада была первым выстрелом – попыткой пристреляться, так сказать. Управлять ею было несложно, она ненавидела людей после того, что они с ней сделали, а ненависть ослабляет разум. Ее нужно было лишь подтолкнуть, совсем чуть-чуть, чтобы она сломалась окончательно.

– И тебе было ее не жаль?

– Век гамадриад и без того недолог, она задержалась в этом мире.

Он испытал меня тогда, потом попробовал ранить с помощью паразита из йотуна, но тоже потерпел поражение. Он узнавал обо мне все больше.

– Но с гарпиями-то наверняка было посложнее! – заметила я. От нарастающего жара становилось все труднее дышать.

– Да, это был настоящий вызов. Могущественный вид, да еще три сестры, которым нужно промыть мозги одновременно – я даже сомневался, получится ли у меня. Но в таких заданиях есть свой секрет. Знаешь, какой?

– Какой же?

– Нужно использовать мысли, которые и так роятся у них в голове, а не придумывать что-то новое. Ты не нравилась им с самого начала. Дело даже не в том, что ты человек, им многие не нравились. Мне нужно было лишь выделить неприязнь к тебе из общего серого облака, царившего у них в головах, и скоро они были готовы на все, лишь бы тебя убить.

– Не получилось.

– Ты неплохо адаптировалась, – пожал плечами Хакир. – Это типичная черта людей – вы учитесь выживать где угодно, как крысы или тараканы. Сложно сказать, чего эта черта заслуживает больше – презрения или восхищения.

Я не собиралась реагировать на его провокации, тем более такие примитивные, поэтому разговор я продолжила все так же спокойно.

– А о том, что задумали Флор и Регинлейв, ты знал?

– Строго говоря, это была инициатива Регины, Флор Уинслоу был лишь расходным материалом. Мне эта идея не нравилась, слишком варварский подход. Я к тому моменту оценил тебя правильно, Регина – нет, потому она и верила, что у этого безмозглого сатира все получится.

Я позволил ей попробовать, потому что спорить с Региной было небезопасно даже мне. Что сказать… Ее план, конечно, не сработал так, как она хотела, но определенное влияние на твою репутацию он все же произвел.

– И этим помог тебе, не так ли?

– Именно так, дорогая.

Я уже стала в Эпионе нежеланной гостьей. Для большинства жителей я была убийцей, волком в овечьей шкуре: истребителем нелюдей, которого они сами пригласили в свой дом.

Кто мог вступиться за меня? Кто хотел? Да немногие, на самом-то деле! Цурара-онна уже покинула Эпиону, ее выздоровление прошло быстрее, чем мы ожидали. Демми, тролль, пришла в себя, но пока нуждалась в реабилитации. Она даже встать не могла, не то что защитить меня! Иотун вернулся домой. Андреас оказался под следствием из-за убийства Регинлейв. Больше никто из пациентов со мной особо не общался – кроме всей публики отделения проклятых, но от них пользы не больше, чем от мебели.

С докторами примерно та же ситуация, если не хуже. Некоторые из них симпатизировали мне, например, Остин Борд или болотное чудовище, доктор Бобе, но они ни за что не решились бы спорить с толпой. Сиара толпу презирала и открыто выражала мне поддержку, однако ее, одиночку, без труда игнорировали.

Короче, если я пропаду сегодня, никто этого не заметит. А я, судя по пылающему взгляду ифрита, должна пропасть.

– Ты, наверно, хочешь знать, что с тобой будет? – с невинным видом поинтересовался Хакир.

– Я хочу это решать.

– Решать что-то, уж извини, тебе поздно.

– Хорошо, что же тогда со мной произойдет?

Уж не знаю, каким чудом, но у меня получилось задать этот вопрос невозмутимо, словно меня совсем не волновал ответ.