Читать книгу "Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман"

Это был исторический момент, и я был рад, что среди нас нет Отто Скорцени и его нибелунгов. Я распрощался со спасителем Рима, когда утреннее солнце уже поднималось над далекими холмами. Он обещал мне, что расскажет Гитлеру о своих впечатлениях от Рима и о том, какие бедствия принесет ему готовящаяся резня, и сдержал свое слово. Многие солдаты из лейбштандарта погибли на полях сражений во всех уголках Европы, а их командир чудом избежал смертного приговора союзников, но Рим был спасен – как и Отто Скорцени, получивший приказ от Гитлера, который, по-видимому, изначально был задуман как блеф. Но был ли это действительно блеф? Как бы то ни было, я вздохнул с облегчением, когда узнал о том, что ставка фюрера и Рим договорились, что 6 августа в Тарвисе состоятся переговоры. Если еще ходили спецпоезда, а дипломаты высшего ранга и военные с обеих сторон мирно усаживались за стол переговоров, значит, опасность уже не так велика, какой была еще совсем недавно.

Это была моя первая поездка в качестве переводчика нового правительства Италии. Она была также и последней. Все стало другим. Число вагонов в спецпоезде сократилось до трех салонов и вагона-ресторана. Мы отправились в путь с небольшой пригородной станции, и на столе не было ни цветов, ни трюфелей. Я ехал в одном вагоне с послом – это была наша последняя совместная поездка, – в сопровождении фон Ринтелена, немецкого военного атташе в Риме, и одного из его офицеров, майора фон Йена. В итальянскую делегацию входили: новый министр иностранных дел Гварилья и несколько его помощников, начальник Генерального штаба генерал Амброзио и итальянский военный атташе в Берлине генерал Маррас.

Мы все хорошо знали друг друга, за исключением Гварильи, который до недавнего времени был послом в Турции. Итальянцы встретили меня усеченной версией фашистского салюта, и я сразу заметил, что они раздражены. По моему мнению, вся эта затея с конференцией была обыкновенным притворством, итальянской уловкой, которую они пустили в ход, чтобы выиграть время. Я тоже был заинтересован в этом, поэтому постарался выполнять свои обязанности на совесть, полагая, что чем успешнее пройдет это дипломатическое и военное интермеццо, тем меньше будет вероятность прямой интервенции. И я превзошел самого себя, поддерживая разговор за обедом – я вспоминал или переводил различные эпизоды моей карьеры переводчика, не упоминая, разумеется, имени Муссолини. Посол, человек очень серьезный, позволил себе улыбнуться, другие дипломаты делали вид, что им тоже смешно, и лишь военные откровенно скучали.

Наш спецпоезд подъехал к мрачной пограничной станции первым. Итальянские дипломаты выстроились на противоположной платформе, которая была еще пуста, и, увидев нас, принялись очень смешно размахивать руками. Я в шутку спросил их: чем это они занимаются – делают зарядку?

– Похоже на то, – ответили они. – Мы повторяем фашистский салют, вдруг кто-нибудь забыл, как он делается.

Рассмеявшись вместе со мной, они выразили надежду, что если они будут приветствовать Риббентропа в привычной манере, то с ним будет легче договориться. Я сказал, чтобы они непременно проделали перед Риббентропом свои упражнения, – мне очень хотелось увидеть его лицо.

И я не разочаровался в своих ожиданиях. Когда Риббентроп и Кейтель вышли из вагона, итальянцы повторили свою зарядку. Немецкие гости хорошо знали всех, кроме Гварильи, но сделали вид, что никогда раньше не встречали своих итальянских коллег. Это была очень забавная сцена.

После этого началось совещание, вошедшее в историю как конференция в Тарвисе. Дипломаты уселись за стол переговоров в немецком спецпоезде. Переводил доктор Шмидт из министерства иностранных дел. Военные, возглавляемые Кейтелем и Амброзио, которым переводил я, совещались в итальянском спецпоезде. Я заметил, что мне все чаще приходилось работать с военными, но нисколько не жалел об этом. В те минуты, когда генералам не надо руководить сражениями, работать с ними гораздо легче, чем с политиками.

Военные сцепились не на шутку. Амброзио потребовал, чтобы ему объяснили, почему через Бреннер на юг непрерывным потоком идут немецкие подкрепления, а его немецкий коллега, вместо ответа, спросил, почему итальянцы выводят свои войска из Греции и с Балканского полуострова. Взаимное недоверие возрастало, и генералы разговаривали на повышенных тонах. Вскоре Кейтель и Амброзио уже орали друг на друга, выпаливая приказы и совсем позабыв, что находятся не на плацу, а в вагоне для переговоров. Я с ужасом ожидал, когда прозвучат роковые слова «дуче», «измена» и «верность оси» и разорвутся в воздухе, словно шрапнель. Впрочем, благодаря рыцарской поддержке генерала фон Ринтелена, весьма достойного человека, к которому я всегда относился с уважением и которого высоко ценил (надо сказать, что он платил мне той же монетой), я специально переводил таким образом, чтобы вернуть дискуссию в спокойное русло. К полудню генералы обсуждали уже технические вопросы и даже, будучи профессиональными военными, временно поверили в то, что обе стороны сохранили верность договору, без чего ни о каких взаимных договоренностях не могло быть и речи.

Позже я узнал, что атмосфера в другом пульмановском вагоне была более спокойной, но отнюдь не менее напряженной. Риббентропу пришлось иметь дело уже не с презираемым им Чиано, а с профессиональным дипломатом, чей интеллект значительно превосходил его собственный. И здесь за спинами обеих сторон маячили события 25 июля, но у всех собравшихся были свои причины для того, чтобы постараться избежать конфликта: у итальянцев потому, что их переговоры с союзниками еще не завершились, у немцев потому, что переброска войск на юг была еще не закончена, а у меня потому, что надеялся во что бы то ни стало помешать претворению в жизнь планов Скорцени.

В час дня все собрались в итальянском поезде на обед. Он представлял собой жалкое воспоминание о тех банкетах, которые устраивали в своих поездах Муссолини, Чиано и маршал Каваллеро. В моем экземпляре меню, который я оставил себе на память, упоминаются салат из шпината, заливное из курицы и фрукты по-македонски.

Сомневаюсь, чтобы шпинат, куриное заливное и фруктовый салат сами по себе могли спасти ситуацию, но вина оказались лучше блюд. Более того, все собравшиеся за столом так сильно устали от утреннего разгула лжи и отсутствия свежих идей, что решили извлечь максимум пользы из скудного обеда.

Риббентроп демонстрировал свою веру в боевой дух итальянцев и в их преданность союзу с Германией тем, что сделал вид, будто бы у него болят зубы. Гварилья, который, не покраснев, дал слово чести, что новый режим не ведет никаких тайных переговоров с союзниками, по-видимому, и сам поверил в это, позабыв о том, что, повинуясь приказу короля и маршала Бадольо, с 30 июля делал все, чтобы эти переговоры увенчались успехом. Начальник Генерального штаба Амброзио, еще новичок в искусстве притворства, старательно делал вид, что и вправду верит, что немецкие дивизии, проходящие через Бреннер, являются долгожданными подкреплениями, направляемыми в Италию для усиления оси. Фельдмаршал Кейтель, которого пребывание в ставке фюрера многому научило, тоже делал вид, что вывод итальянских войск, расквартированных за границей, осуществляется с той же целью.

Короче говоря, вся эта компания оказалась так сильно отравлена своей же собственной ложью и изменой, что Риббентроп под конец осмелел и выступил с сенсационным предложением. Вскоре после событий 25 июля Рим попытался умиротворить ставку фюрера, выступив с предложением провести переговоры между королем, наследным принцем, Бадольо и Адольфом Гитлером. Риббентроп тогда с возмущением отверг это предложение. Сейчас же, ко всеобщему изумлению, он вдруг вспомнил о нем. Он предложил, чтобы правители обеих стран встретились на немецкой почве, словно мирно пасущиеся на зеленой лужайке овечки, и раз и навсегда развеяли взаимные подозрения и избавились от взаимного непонимания.