Читать книгу "Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский"

— Между нашими представителями в Стокгольме, — говорил он, — рассматривалась возможность договоренности, в которой подтверждался бы и развивался принцип неприменения силы в любом виде. Нам представляется, что это направление могло бы быть перспективным. Заметна перекличка идей и в области некоторых военных мер доверия — уведомление о крупных военных учениях, развитие практики приглашения наблюдателей и, может быть, ограничение масштабов военных учений. Это отвечает нашему пониманию возможного первого шага.

Но французский министр и тут устремился в облака общих слов.

— Нам импонируют Ваши предложения подумать о том, как совместно внести вклад в успешное завершение работы Стокгольмской конференции. Нам хотелось бы надеяться, что в деле укрепления европейской безопасности, являющемся одним из элементов разрядки, будет достигнут прогресс.

Вот и весь дипломатический улов. Шеварднадзе скажет потом: как понимать поведение этого Дюма? Он что, не хочет иметь с нами дела?

Ему объяснили, что таков стиль французской дипломатии. Она построена на полутонах, и французы редко говорят «да». Но, если они не сказали «нет», то это уже многое значит — можно надеяться, что здесь что — то произойдет. Шеварднадзе промолчал. Но, по— моему, не поверил. Все надежды он по— прежнему возлагал на встречу Горбачева с Миттераном в Париже, которая состоится в начале октября.

ТРОЙКА, ПЯТЁРКА, ТУЗ

Горбачёв приступал к внешней политике не с поиска новых подходов. Он начинал с реорганизации партийных и государственных органов, формирующих эту политику, и расстановки в них своих людей. Поэтому одним из первых его нововведений стало упразднение многих комиссий Политбюро — по Ближнему Востоку, Китаю, Афганистану, Польше, и т.д., которые, как грибы после дождя, выросли в последние годы брежневского правления.

В чем смысл этого нововведения?

Процесс принятия решений в советском государстве всегда был «вещью в себе» и скрыт от глаз общественности. На поверхности все вершили всемогущие Политбюро или ЦК КПСС. А на деле все обстояло куда сложнее.

В хрущевскую эпоху господствовали порядки Древней Византии. Чтобы пробить нужное решение, Громыко, Малиновский или другой министр искал аудиенцию у Хрущева и старался заручиться его согласием, или, по крайней мере, поручением заинтересованным ведомствам проработать вопрос. Потом эти ведомства готовили Записку в ЦК, ее показывали Генеральному, тот вносил свои коррективы и Записка шла в Политбюро, где ее, за редким исключением, единодушно одобряли.

В брежневскую эпоху, начиная с 70-х годов, все решения по военно— политическим вопросам принимала «Тройка» — Андропов, Устинов, Громыко. Они легко сговаривались между собой, после чего поручали своим замам подготовить «Записку в ЦК». Обычно это были Корниенко в МИДе, Огарков и Ахромеев в министерстве обороны. Те, в свою очередь, передавали задание экспертам, и нужная бумага шла наверх. Генеральный находился в блаженной прострации и Записка, под которой стояли три всемогущие подписи, автоматом проходила через Политбюро.

Поэтому Комиссии по Афганистану, Польше, Ближнему Востоку и прочие исполняли скорее роль ширмы для проталкивания непопулярных решений. Так было, например, с Афганистаном — ввод войск предлагали не Андропов, Громыко и Устинов, а коллективный орган, созданный Политбюро.

Горбачевские нововведения были призваны ликвидировать «удельные княжества» минобороны и МИД во внешней политике и убрать «фиговые листочки» комиссий с механизма принятия решений. Все они вскоре были упразднены. Кроме одной. Это была так называемая «Пятёрка», но о её существовании знали немногие.

Впервые «Комиссия Политбюро по наблюдению за переговорами, связанными с ограничением стратегических вооружений в Хельсинки» — в просторечии Пятёрка была создана в ноябре 1969 года, когда советскому руководству пришлось серьёзно заняться разоружением и возникла нужда в согласованных оценках меняющейся военно— стратегической ситуации. И просуществовала она вплоть до развала Советского Союза.[112] Деятельность её всегда оставалась как бы в тени. Поэтому о ней стоит рассказать по — подробней.

Первоначально эта Комиссия состояла из шести человек:

Д.Ф. Устинов — Секретарь ЦК по оборонным вопросам;

А.А. Гречко — министр обороны;

А.А. Громыко — министр иностранных дел;

Ю.В. Андропов — председатель КГБ;

М.С. Келдыш — президент Академии Наук СССР;

Л.В. Смирнов — Зампред Совета Министров, Председатель Военно— промышленной комиссии (ВПК).

Семь лет спустя Келдыша вывели из состава Комиссии, и в ней осталось только пять членов. Отсюда на чиновничьем жаргоне — Пятёрка. Она готовила для Политбюро доклады о ходе переговоров по разоружению и предложения о позиции СССР.[113]

Несмотря на столь высокий уровень, работа этой Комиссии была мало эффективной. Собиралась она редко и нерегулярно, решая в основном общие вопросы и ставя задачи. А повседневным руководством советских делегаций на форумах по разоружению по— прежнему занимались МИД и министерство обороны, которые вносили в Политбюро согласованные между собой предложения, именовавшиеся Запиской в ЦК. Иногда эти предложения рассматривались на Пятёрках. но большей частью шли прямо наверх — в Политбюро.

Разумеется, все эти бумаги разрабатывали и писали не сами министры или другие могущественные члены Пятёрки, трое из которых вскоре стали членами Политбюро. Это делали эксперты МИД и министерства обороны. А у них существовало своего рода разделение труда: мидовцы готовили политические аспекты ограничения и сокращения вооружений, а военные разрабатывали технические детали советской позиции.

И хотя старшим по должности в Комиссии был Смирнов, общий тон и направление её работе задавали Устинов и Громыко. Они находились в подчёркнуто дружеских отношениях, часто общались и предварительно всё обговаривали между собой. Так что проблем у экспертов практически не возникало — равняясь на начальство, они тесно и доверительно сотрудничали.Конечно и у экспертов случались разногласия. Но если мидовцы приходили с ними к Громыко, поддержки у него не получали:

— За оборону отвечают военные, — строго выговаривал он. — Поэтому им лучше знать.

Но всегда был доволен, если в ходе экспертных баталий его сотрудникам удавалось отстоять мидовскую точку зрения. И когда ему докладывали очередную «бумагу», только спрашивал: