Читать книгу "Следы ведут в прошлое - Иван Головня"

– Не поняла-а!.. – пытаясь казаться властной, громко выкрикивает Бондарук. Впрочем, ей это удается мало: вместо грозного окрика из горла директора ресторана вырывается обычный бабий визг.

– А тут и понимать нечего, – с готовностью поясняет следователь. – Кому хочется брать на себя чужие грехи? Тем более такие, за которые и к стенке могут поставить…

– Это ложь! Гнусная клевета! – задыхаясь от возмущения, срывается на крик Бондарук. – Подонок! Как он мог? И это после всего того, что я сделала для этого ничтожества…

Негодование директора ресторана самое неподдельное, однако на Улицкого оно не производит должного впечатления. За время работы в прокуратуре – а это без малого двадцать лет – Александру Сергеевичу приходилось видеть сцены похлеще этой и исполнителей намного талантливей.

– А я вот склонен считать, что это не клевета, – рассудительно говорит Улицкий. – Лично я нахожу в показаниях Потурая большую долю правды. Немотивированных убийств, как правило, не бывает. Каждое убийство, кроме неумышленного, разумеется, всегда имеет причину. А была ли она у Потурая?

– А может, они поссорились во время пьянки? – торопится с ответом Бондарук. – Вы что же, думаете, что Потурай возьмет вот так и расскажет вам всю правду? Как бы не так!

– Так не бывает, Елена Корнеевна. Когда пьяные ссорятся и дело доходит до драки, то они сразу же, под горячую, как говорится, руку, начинают выяснять отношения, а не укладывают заботливо своего обидчика спать, а потом душат его подушкой.

– А пропавшие золотые вещи? Вы не допускаете, что ради этих побрякушек Потурай вполне мог пойти на убийство? – не сдается Бондарук.

– Тоже не вяжется… Посудите сами: зачем Потураю душить Крячко, если тот уснул мертвецким сном? Не проще ли спокойно забрать вещи и также спокойно уйти? Так ведь?

Бондарук молчит и лишь нервно похрустывает суставами пальцев. От ее величавого вида не осталось и следа. Неожиданно резким хриплым голосом она заявляет:

– Я требую прокурора! Я хочу видеть прокурора!

– Он перед вами, – как можно спокойнее говорит следователь. – Надеюсь, вы успели прочитать табличку на двери этого кабинета?

– Тогда я требую, чтобы мне дали возможность позвонить моему начальству.

– Арестованным звонить по телефону не разрешается.

– Мне надо позвонить мужу! – не унимается Бондарук. – Могу я в конце концов поговорить с мужем?

– Это ни к чему – скоро у вас будет возможность увидеться с мужем, на очной ставке.

– В таком случае, – визжит с перекошенным от злобы лицом Бондарук, – я отказываюсь отвечать на ваши вопросы! И вообще… не желаю больше с вами разговаривать! Или выпускайте меня отсюда, или отправляйте в эту… в камеру. Или как она у вас там называется?

– У нас это помещение называется следственным изолятором, – охотно поясняет Улицкий и, помолчав, продолжает: – Отказаться отвечать на вопросы следователя – ваше законное право. И в камеру вас отправят непременно. Но прежде, чем мы это сделаем, мне бы хотелось, с вашего позволения, сказать вам несколько слов. Зря вы, Елена Корнеевна, не сознались во всем сразу и чистосердечно. Ведь вам, как никому другому, хорошо известно, кто и с чьей помощью задушил Крячко… Расстрелять вас, конечно, не расстреляют, но судить, как соучастницу убийства, будут обязательно, и получите вы свое сполна. И не помогут вам ваши высокие покровители, на которых вы так уповаете. Когда они узнают, что вы причастны к убийству, они тут же сделают вид, что впервые слышат о вас. Для людей, которые посещают ваш ресторан, карьера и личное благо превыше всего. И зря вы пугали меня ими, Елена Корнеевна. Это не та публика, поступками которой движут благородные порывы. К тому же мне нечего бояться: совесть у меня чиста. А вот вы и вам подобные боитесь, потому что постоянно чувствуете за собой грехи и знаете, что рано или поздно за них придется отвечать. Вот так-то, Елена Корнеевна!

31

Не доезжая до проходной винзавода, синий милицейский «уазик» сворачивает на обочину и останавливается. Почти одновременно, обогнав его и подкатив поближе к проходной, тормозит такси. Водитель, молодой парень в клетчатой рубахе и синей форменной фуражке, неторопливо вылезает из машины и направляется в проходную.

– Парень! – окликает таксиста Галич, выбираясь из «уазика». – Ты не по заказу, случаем?

– По заказу, – приостанавливается тот. – А в чем дело?

– Кто вызывал? Директор?

– Директор…

– Ты извини, друг, – виновато говорит Галич, – но придется тебе возвращаться без пассажира. Директора повезем мы. Правда, нас он не вызывал, но так получилось…

– Получилось-то получилось… – недовольно ворчит водитель такси. – Только мне от этого не легче. Кто мне заплатит за вызов?

– Ладно, ладно, – говорит миролюбиво высунувшийся из «уазика» Сванадзе. – Не обеднеешь. И таксопарк твой не разорится.

Недовольно посапывая, таксист возвращается назад, разворачивает машину и, обдав Галича и Сванадзе облаком едкого дыма, укатывает восвояси.

Еще издали Галич замечает, что вместо сони-старичка на проходной бодрствует дородная женщина с суровым выражением на мясистом лице. Она встает со своего места и, преградив милиционерам дорогу, строго вопрошает:

– Вы куда?

Вместо ответа Галич протягивает ей свое удостоверение. Женщина придирчиво рассматривает его – читать она, похоже, не умеет – и снова задает вопрос, но уже тверже и требовательнее:

– К кому вам надо?

– К директору.

– Без его разрешения я не могу пустить вас на территорию завода. Он приказал мне предупреждать его, если кто-нибудь посторонний попытается пройти на завод! – самым решительным тоном заявляет вахтерша и направляется к столику, где стоит телефон.

– Не торопитесь! – не менее решительно останавливает ее Галич. – Вы никому не будете звонить. Я запрещаю вам это делать. Тимур Ревазович, – обращается он к Сванадзе. – Останешься здесь, будешь смотреть, чтобы никто не подходил к телефону.

Пока опешившая вахтерша приходит в себя и подбирает подходящие случаю слова, капитан уже шагает по двору винзавода и потому не может слышать ее гневный монолог, обрушившийся на голову несчастного Сванадзе.

В полутемном конторском коридоре Галич несколько секунд стоит, прислушиваясь около двери с табличкой «ДИРЕКТОР», затем без стука резко распахивает ее. У раскрытого сейфа стоит директор завода Бондарук Алексей Дмитриевич и, держа в одной руке вместительный портфель, другой торопливо перекладывает в него из сейфа увесистые пачки денег. И хотя в кабинете вовсе не жарко и к тому же на подоконнике крутится вентилятор, лицо у директора красное, а лоб и нос блестят от обильно выступившего пота.

– Алексей Дмитриевич! – окликает увлекшегося Бондарчука Галич. – Можете не торопиться: эти деньги вам больше не понадобятся.