Читать книгу "История осады Лиссабона - Жозе Сарамаго"

И в самом деле, настали дни. Подвели сапу, и три осадные башни – норманнская, французская и спешно достроенная вдогонку двум другим португальская – воздвиглись у стен, как три великана, занесшие чудовищные кулаки, чтобы прошибить их, и у обороняющихся не хватит цемента воли и отваги заделать эту брешь. Мавры словно во сне видят, как надвигаются на них башни, и чувствуют, что руки их уже не в силах поднять меч и натянуть тетиву, а их помутнелым взорам, не различающим расстояния, предстает поражение, что хуже смерти. Внизу уже грызет подножье стен огонь, из подкопа, как из пасти издыхающего дракона, валят огромные клубы дыма. Вот тогда мавры последним порывом, в самом отчаянии черпая остаток сил, вырываются из ворот Ферро, чтобы еще раз сжечь грозно нависающую над ними башню, потому что теперь она защищена лучше, чем тогда, и с высоты стен с ней не справиться. С обеих сторон убивают и умирают. Башня уже охвачена огнем, но дальше он не пошел, португальцы защищают ее так же яростно, как мавры ее атакуют, но все же была минута, когда они в ужасе – кто ранен, кто притворился, кто бросил меч, кто опирается на него – кинулись спасаться в воду, стыд какой, хорошо еще, что тут нет крестоносцев и они не проведали о нашем малодушии и не понесли эту позорную весть дальше, за границу, ибо там, за границей, создаются или губятся репутации. Что касается брата Рожейро, он вне опасности, наблюдает издали или ждет, пока расскажут ему о том, что тут происходит, и всегда можно будет возразить: Да откуда ему знать, раз его самого там не было. Теперь, в свой черед, дрогнули мавры, а португальцы с беспримерной отвагой ломят вперед, прося помощи у всех святых и у Пречистой Девы и – то ли по их предстательству, то ли потому, что у каждого материала есть свой предел сопротивления, – так или иначе, с ужасающим грохотом рушится часть стены, открывается огромный пролом, и сквозь него, сквозь дым и пыль можно наконец увидеть город, его узкие улочки, пчелиные соты домов, бегущих в панике людей. Мавры, обескураженные таким несчастьем, отступают, ворота Ферро закрываются, велика важность, ведь почти рядом появился проем, и он не прикрыт ничем, кроме – такая малость – мавров, которые грудью защищают его, сражаясь с такой отчаянной яростью, что португальцы снова дрогнули, замялись, но, слава богу, башня смогла наконец добраться до стены, как раз когда вопли ужаса и муки грянули в другой части города, потому что две другие башни стали впритык, образовав мост, и с них, подбадривая себя криками, посыпались на стены португальцы. Лиссабон сдан, Лиссабон взят. Когда пала цитадель, резня прекратилась. Но когда, опускаясь в море, солнце коснулось четкого горизонта, с высоты, с минарета главной мечети, где укрылся он, в последний раз воззвал муэдзин: Аллаху акбар. Мороз прошел по коже у мавров, но призыв оборвался, потому что португальский солдат, то ли обуянный исступлением веры, то ли решивший, что нужен еще один убитый, дабы счесть войну оконченной, взлетел по ступеням минарета и одним ударом обезглавил старика, в чьих слепых глазах свет вспыхнул в тот самый миг, когда угасла жизнь.

Три часа ночи. Раймундо кладет ручку, упирается ладонями в столешницу, поднимается – так медленно, словно его внезапно придавили все прожитые годы. Входит в спальню, едва освещенную слабой лампочкой ночника, и раздевается – осторожно, стараясь не шуметь, но в душе желая, чтобы Мария-Сара проснулась, ни за чем, просто так, просто чтобы сказать ей, что история подошла к концу, а Мария-Сара, оказывается, не спит и спрашивает его: Дописал, и он ответил: Дописал. И чем же кончается. Смертью муэдзина. А Могейме, а Оуроана, что с ними станется. Я полагаю, Оуроана вернется в Галисию, а Могейме пойдет с нею, а перед тем как тронуться в путь, найдут в Лиссабоне спрятавшегося пса, возьмут его с собой. Почему ты думаешь, что они должны уйти. Сам не знаю, по логике им бы, конечно, остаться. Ну и ладно, мы зато останемся. Голова Марии-Сары лежит на плече у Раймундо, левой рукой он гладит ее волосы и щеку. Они заснули не сразу. Под навесом балкона дышит тьма.