Читать книгу "Версаль. Мечта короля - Элизабет Мэсси"

– Людовик смертельно болен. Если он умрет, меня назначат регентом.

– Прости, друг. Я и понятия не имел.

Филипп схватил Шевалье за воротник камзола:

– Никому ни слова! Настало время испытаний, но я знаю, что с твоей поддержкой смогу преодолеть любые трудности.

– Конечно… Какая ужасная новость. Мне ее нужно как-то переварить. Пойду прогуляюсь. Идем вместе.

– Я не пойду, – покачал головой Филипп. – Мне надо… подумать.

Шевалье велел слуге, стоявшему у двери, принести его плащ.

– Как хочешь, – сказал он Филиппу, нежно потрепав того по щеке. – Я всегда молюсь о нем. И о тебе тоже.

Слуга помог Шевалье одеться. Он уже выходил, когда Филипп окликнул его:

– Ночью ты сказал одну фразу: «Близится буря». Что ты имел в виду?

Шевалье обернулся. Их глаза встретились.

– Я что, говорил такое? Должно быть, сболтнул спьяну.

В спальне короля витал тяжелый, зловонный запах болезни. Филипп Орлеанский невольно зажал нос. Все, кто находился в комнате, стояли у стены, беспомощно наблюдая, как Людовик мечется в своем беспокойном, лихорадочном сне. Для Филиппа это зрелище было особенно тяжелым. Никогда еще он не видел брата таким хрупким и беззащитным.

Вскоре пришел Роган и попросил разрешения подойти к королю. Бонтан покачал головой:

– К его величеству сейчас может приближаться только его врач.

Роган не спорил.

Прошло еще несколько томительных минут.

– Где же его врач? – не выдержал Филипп.

– Отправился за лекарством, – ответил Бонтан.

– А где вообще живет этот эскулап? В Марселе? – все более распалялся Филипп.

Он решительно шагнул к постели. Роган попытался его удержать, и Филипп пронзил его испепеляющим взглядом.

– У моего брата не проказа, – злобно бросил Рогану Филипп.

– Это небезопасно, – сказал Роган.

Теперь взгляд Филиппа был холоден как лед.

– Не забывайте, с кем вы разговариваете, – бросил он другу детства Людовика.

Подойдя к постели, Филипп осторожно взял брата за руку и прочел краткую молитву. Людовик вздрогнул. Его глаза с усилием открылись. Он подал знак, чтобы Филипп наклонился, и прошептал брату на ухо:

– Пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела[10].

Филиппа прошиб холодный пот. Он достаточно хорошо знал Библию. Брат неспроста выбрал эти слова из Откровения Иоанна Богослова. Дальше шло повествование о крови, смерти и апокалипсисе. Филипп растерянно потрепал брата по плечу, успокаивая не столько Людовика, сколько себя.

Генриетта, Мария Терезия, Лувуа, Фабьен и Кольбер находились во внешних покоях, ожидая, когда их допустят к королю. Кольбер, только сейчас заметивший округлившийся живот Генриетты, осторожно произнес:

– Мадам, вам в вашем положении не стоило сюда приходить.

– Я никуда не уйду от моего короля, – решительно возразила Генриетта.

– Наше место подле короля, – поддержала ее Мария Терезия. – Особенно в минуты его страданий.

– Из армии сообщают о случаях тифа среди солдат, – сказал Лувуа.

– Мы не в армии, господин Лувуа, – оборвал его Кольбер. – Пусть больными занимаются врачи. А нам нужно созвать Государственный совет и обсудить неотложные дела. – Он повернулся к королеве: – Присутствие вашего величества было бы весьма желательно.

– И когда мы соберемся? – спросила Мария Терезия.

Кольбер не успел ответить. Мимо них прошел аббат Боссюэ, он скрылся за дверями королевской спальни. Мария Терезия перекрестилась.

– Мы соберемся… как можно скорее, – ответил королеве Кольбер.

Мадам де Монтеспан, прятавшаяся в нише, все это слышала.

Саквояж Клодины был вместительнее отцовского. Сейчас она сосредоточенно укладывала туда склянки с лекарствами. Что-то из лекарств брала на всякий случай, чтобы потом не тратить драгоценное время.

Дверь со стуком распахнулась. Пошатываясь, в кухню вошел Массон. Увидев дочь, он сердито зарычал, приблизился к шкафу и смахнул на пол все склянки, что еще оставались на полке.

– Ты – Иезавель! – крикнул он дочери. – Нет, ты даже хуже Иезавели! Ты – Далила!

Клодина схватила его за руку:

– Отец, ты что себе позволяешь? Успокойся и не мешай мне. Меня ждут во дворце.

– Вот уж не ожидал, что родная дочь срежет с меня семь кос и продаст меня филистимлянам! Но, как видишь, я еще не ослабел![11]

Повернувшись, Массон что есть силы ударил Клодину по лицу. Не устояв на ногах, она упала, ударившись головой о косяк. Несколько секунд Массон смотрел на ее неподвижное тело, затем довольно ухмыльнулся, полез в саквояж дочери, достал пузырек с настойкой опия и торопливо глотнул. За первым глотком последовал второй.

Острые судороги в животе заставили Массона ухватиться за край стола. Боль затуманила его мысли, но сквозь этот туман все же пробилась одна мысль – ясная и страшная. «Боже милостивый! Неужели я ее убил?» – подумал Массон.

Он встал на четвереньки, подполз к дочери, взял ее за руку и зарыдал:

– Клодина, девочка моя! Прости мне помут…

Он не договорил. Новая волна судорог была неистовее первой. Боль сжала ему живот, выворачивая кишки наизнанку. Массон распластался на полу.

Клодина не знала, сколько времени провела без чувств. У нее отчаянно болела голова, стучало в висках. Мысли путались. С большим трудом открыв глаза, она вдруг увидела бездыханного отца. Он лежал на полу, зажав в руке пустой пузырек из-под лауданума. Изо рта вытекала струйка крови.

Превозмогая боль, Клодина встала на колени. Она приподняла голову отца:

– Отец! Ты меня слышишь?

Массон не отвечал.

– Отец! – снова позвала она, леденея от жутких предчувствий.

За спиной хлопнула входная дверь. Обернувшись, Клодина увидела Бонтана.

– Помогите мне! – взмолилась она. – Мой отец умирает.

Глаза Бонтана были полны сочувствия, но голос звучал жестко и настоятельно:

– Госпожа Клодина, вы должны отправиться со мной во дворец. Королю очень плохо.

Клодина повернулась к отцу. Ее сердце громко колотилось.

– Мы оба знаем, кто является врачом его величества, – сказал Бонтан.