Читать книгу "Феодал. Усобица - Александр Логинов"

Воевода был уже на ногах, сабля с тихим шелестом покидает лагалище и описав широкую дугу опускается на шею перевалившегося на борт врага, отсеченная голова скатывается но дно струга, а мертвое тело плавно опускается в холодную воду реки.

Боярин успел заметить, что берег осветили сотни горящих стрел поднявшихся в высь, но разглядывать что там и как, у боярина времени не осталось. На борт струга с облепивших кораблик лодок посыпались вороги с острыми саблями. Отец Филарет, вновь стал Вострым кнутом, чье имя во времена не столь отдаленные наводило ужас на врагов. Боярин просто отдался стихии боя, отражая вражеские клинки, отвечая на сыпавшиеся удары столь стремительно, что у противника не было шансов остаться живыми. Вот только одно но… На борт струга теперь лезли одоспешенные ордынцы. Не татары-казаки, не голь перекатная промышлявшая купцами, а самые настоящие воины в полном доспехе. Оттого большинство ударов кривой сабли боярина успешно гасили крепкие доспехи ордынцев. Боярин умудрялся балансировать на узкой доске идущей вдоль борта струга. Повсюду, куда ни глянь — идет отчаянная сеча. Татары поначалу были обескуражены количеством встретивших их воинов, но первая растерянность прошла и они повинуясь приказам десятников, усилили натиск. Огромный воин с топором в одной руке и круглым щитом в другой, встал перед боярином после того, как Вострый кнут пинком, подсек ноги татарина, пытавшегося устоять на скользкой доске. Струг сильно накренился на левый борт из-за большого числа ворогов забравшихся на кораблик, чудом еще не перевернувшийся. Боярин даже не стал рубить руки незадачливому бусормену — экономил силы, просто подсек тому ногу, и тело в тяжелом доспехе отправилось за борт кормить рыб.

Ордынец с топором отвел руку для замаха, по широкой дуге опуская стальной топор на голову боярина. Боярин Константин чудом увернулся, скорее даже наоборот, он поскользнулся на скользкой от крови доске для гребцов, откидываясь назад и падая на сундуки. Лезвие топора стремительно мелькнуло, чуть было не лишив его носа, пройдя буквально в миллиметре, обдав боярина легким дуновением. Топор вновь описал широкую дугу, и в тот момент когда боярин уже успел попрощаться с жизнью, над его головой пролетел метательный снаряд. Слуги дворные у князя не даром хлеб ели, княжеский воин метнул топор без широкого замаха, снизу посылая короткий топорик в голову ордынца, уже торжествовавшего над почти поверженным противником. Узкий боевой топорик на коротком топорище обтянутым кожаными полосками ударил ордынскому богатырю по шелому, вминая стрелку наносника в рубленную рану на лице и, пал под ноги татарину.

Сила броска не велика, если кидать топор из-за спины, то бросок получается минимум вторе мощнее, но в данном случае этого не требовалось, воин отпустил топорище, когда рука оказалась горизонтальном положении и сразу же забыл об ордынце. Он сцепился с наседавшим на него противником, когда тот, увидав, что урус остался без топора, набросился на безоружного с утроенной силой. Враг был встречен могучим ударом кулака в латной рукавице прямо в грудь, и татарин замер с выпученными глазами, ловя открытым ртом воздух. Следующий мощный удар, в голову, свалил бедолагу с ног. Русский воин наклонился над поверженным, забирая саблю врага. В этот момент его накрыла крупная сеть, и натянувшиеся веревки повалили его с ног.

Вострый кнут с трудом перевел дух. Из страшной раны на лице ордынца текла кровь, заливая лицо боярина. Отпихнув тяжелое тело, боярин зашарил рукой в поисках сабли. В падении он также потерял шелом, кожаный ремешок застегивать было некогда, вот и слетел шелом с головы. Нащупав чью-то саблю с липкой от крови рукоятью, Вострый кнут стал подниматься на ноги и не заметил врага позади себя. Кистень ордынца опустился на непокрытую голову боярина Констапнтина прозванного Вострый кнут…

Тело боярина сотрясалось в такт скачущей рысью лошади. Голова пленника словно налита расплавленным свинцом, онемевшие члены уже перестали беспокоить боярина, в голове пустота — там нет место мыслям и даже мелькавшая перед налитыми кровью глазами прошлогодняя трава не фиксировалась в сознании человека находившегося на грани между жизнью и смертью. Рядом с ним скакали еще несколько лошадок, на чьих крупах болтался аналогичный груз. Как долго продолжалась безумная скачка — бог его знает. Изредка, когда останавливались на короткое время достаточное что бы поменять лошадей, боярин приходил в себя пытаясь восстановить кровообращение онемевших членов. Но стоило только тысячам иголок вонзиться в руки и ноги, как его снова перекидывали через седло и крепким узлом стягивали руки и ноги под брюхом лошадки. И вновь пытка продолжалась, пока сознание не мутнело и разум не отказывался осознавать происходящее. Отряд продолжал безумную скачку, воины даже питались не слезая с коней и кормили своих низеньких лошадок прямо на ходу, жиром, прекрасно восстанавливающим силы скакунов. Лишь по утрам останавливались напоить лошадей, выносливые лошадки умудрялись продолжать скачку при столь скудном рационе.

Первая долгая остановка случилась на берегу большой реки. Да, они сделав огромную петлю, вновь вышли к берегам Дона. Пленников бесцеремонно скинули на сырую землю, развязав путы. Уставшие воины подхватили безвольные тела и развели их по разным местам. Через несколько часов отдыха, боярина подхватили под руки суровые нукеры и поволокли к своему мурзе.

Мурза, своей внешностью отличался от своих воинов, как американский шпион афроамериканской национальности от самостийных украинцев. Разумеется, боярин о существовании американцев не слыхал, а тем более о таком чуде, как самостийная Украина, но разницу во внешности уловил сразу, и это ему не понравилось. Очень не понравилось — до дрожжи в руках, и разом разболевшегося сердца. Грудь боярина вздымалась, дыхание участилось, виски сдавили пудовые тиски, сердце бешено колотилось — тук, тук, тук.

Мурза величаво восседал на потертой бархатной подушке, в шатре, который еще несколько часов назад принадлежал какому-то татарскому племенному вождю рода кочевавшего в этих местах. Высокий статный воин при свете масленого светильника занимался чтением грамоты. Несколько развернутых листов лежали на медном подносе, уже прочтенные. Мурза грациозно, словно кошка, плавно протянул руку и рабыня наполнила вином серебряную чашу украшенную эмалью и изумрудами. Слуги аллаха не чурались пить вино, особенно если вино хорошее. Кто-то скрывал свое увлечение запрещенными напитками, мурза был не из таких.

Отпив из кубка, он стал внимательно разглядывать пленника. Так продолжалось достаточно долго. Стоя на коленях, трудно соблюсти гордую позу, но взгляд боярина-уруса вызывал уважение — смелый взгляд равного тебе. Урус тщательно скрывал охватившее его волнение, но мурза слишком хорошо усвоил уроки учителя и прекрасно разбирался не только в мимике лица, но даже цвет кожи на лице уруса мог многое поведать ему о душевном состоянии пленника. Значит, этот боярин — не просто гонец, он точно знает, о чем идет речь в грамотах. Потому и волнуется, старательно делая вид, что ему безразлично, что лежит перед мурзой.

Вострый кнут, если и имел надежду, что налетчики не поймут ценность перехваченных грамот, и что прочесть текст писанный на греческом языке они не смогут, то увидев мурзу, отбросил всякую надежду. Татарская знать ни чем не лучше и не хуже русских князей и бояр. Лишь полные олухи безграмотны, остальные умеют читать и писать. Этот не исключение, греческие письмена для мурзы — что открытая книга. Оставалась еще слабая надежда, что этот воин с одухотворенным лицом философа, не поймет секрета грамот. То, что он прочитал их все — пускай. Среди нескольких грамот есть два абсолютно безобидных письма, но зная ключ, они становились совершенно иными по содержанию. Боярин выровнял дыхание, беря под контроль каждую клеточку своего тела. Не все еще потерянно, он жив, его товарищи по несчастью тоже. А грамоты… Даже если этот мурза догадается о наличии шифра, то расшифровать все равно не сможет. По крайней мере сразу, для этого нужны древние тексты Платона и Аристотеля.