Читать книгу "Сэндвич с пеплом и фазаном - Алан Брэдли"

Как я могла ему сказать, что я уже дома и что любая поездка увезет меня только дальше от него? Что, уезжая, я в некотором роде стану меньше?

– Благодарю вас, мистер Мертон, – ответила я. – Очень любезно с вашей стороны.

Мимо нас проносились уличные фонари, когда мы ехали по авеню Данфорт.

– Могу я задать вам вопрос? – поинтересовалась я.

– Конечно, мисс, – сказал Мертон.

– Во что была одета Франческа Рейнсмит в тот вечер, когда проходил бал изящных искусств?

Мертон улыбнулся, а потом громко рассмеялся.

– В костюм Золушки, – ответил он. – Потрепанное хлопчатобумажное платье, передник, волосы подвязаны лентой, черные ботинки на шнуровке и красные носки, торчащие над ними. Она так гордилась своим костюмом. Ей помогла его сделать одна из девочек. Она и сама была как девочка, наша мисс Франческа. Мы так скучаем по ней.

– Мои соболезнования, – сказала я. – Как жаль, что я не имела возможности с ней познакомиться.

Некоторое время мы ехали в молчании.

– Как она тебе? – спросил Мертон. – Женская академия мисс Бодикот?

– Откровенно говоря, мистер Мертон, – сказала я, – только между нами: совершеннейшее дерьмо.

И судя по выражению его лица, он прекрасно меня понял.

Мисс Фолторн была, как я и ожидала, багровой от ярости. Багровым обычно бывает цвет лица у удавленника, но она недалеко от него ушла. Цвет ее лица был ужасен.

– Где ты была? – вопросила она дрожащим голосом.

– Вышла прогуляться, – ответила я, что, в общем-то, формально было правдой.

– Вся академия стоит на ушах, разыскивая тебя, понимаешь?

Конечно, нет. Откуда бы мне это знать, если я только что появилась в дверях.

– Мы думали, тебя похитили. Мы…

Внезапно она утратила дар речи.

Почему у них возникла такая мысль? Они знают что-то такое, чего не знаю я?

– Я оставила записку у вас на столе, – сказала я и поняла, что мисс Фолторн на грани слез и что сейчас не время для детских игр. И добавила: – Извините.

Разумеется, мне хотелось поделиться с ней своим беспокойством насчет Коллингсвуд и рассказать о визите в лечебницу, разговоре с Мертоном и Эльвиной.

Но я не стала. Время пока что неподходящее. Мне надо больше фактов и больше времени, чтобы собрать их воедино.

– Я пойду к себе в комнату, – сказала я, избавляя ее от необходимости говорить что-то еще.

Я лежала на кровати, размышляя о: а) своем дурном поступке и б) том, что весь день у меня не было и крошки во рту. Слава богу, у меня была коробка печенья, которую я купила в лавке на Данфорте. Я одолжила денег у Фабиан под двадцать пять процентов и обещание вернуть их, как только я получу первый перевод из дома, хотя мои надежды на это начали таять.

Но письмо Доггера было единственной весточкой из дома, с тех пор как меня заключили в эту тюрьму.

Дорогой Доггер.

Я яростно вонзила зубы в крекер, пытаясь вызвать его образ в своем воображении. Попыталась представить, как мы вдвоем наклоняемся над булькающей мензуркой в лаборатории и с умным видом киваем друг другу, когда жидкость меняет цвет, но бесполезно.

Магия не работает, когда тебе грустно.

Я осознала, что откладываю визит в лабораторию по этой самой причине, и была шокирована. Надо немедленно решить вопрос.

К дверям лаборатории кто-то приколол написанную от руки записку: «Все уроки химии отменяются до дальнейшего уведомления».

Под этими словами кто-то приписал: «Спасибо святому Иуде за ответ на наши молитвы», а еще кто-то добавил красной ручкой: «К черту химию».

Я огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никого нет, и нырнула в класс.

Зеленые ставни были закрыты, на улице уже стемнело, и комната погрузилась почти в полный мрак, что подходило мне как нельзя лучше. Никто не увидит меня ни через окошко в двери, ни с улицы.

Я включила слабую лампочку в нише и приступила к работе.

Как бы взволнована я ни была, необходимо следовать правилам. Я включила вентилятор, который вытянет дым из-под навеса, накрывающего рабочее пространство. В минувшие дни не один химик почил в бозе, проводя тест Марша и надышавшись ядами.

Я вытащила из кармана серебряный медальон. К счастью, я догадалась завернуть его в целлофан для защиты, перед тем как завязать его в носовой платок.

Доставая необходимые принадлежности, я почувствовала, как меня охватывает так хорошо знакомый мне трепет. Словно викарий, готовящийся к освящению хлеба и вина, я ощущала, как под моими пальцами вот-вот начнется трансформация; меня благословят боги химии.

Проба Марша не только проста и элегантна, она еще и наиболее театральна среди химических опытов. Сколько сыщиков, реальных и вымышленных, напряженно склонялись над предательским огнем?

Это тот самый момент перед финальным занавесом, когда весь мир, кажется, затаил дыхание: момент, когда крошечный, мерцающий, почти незаметный огонек отправит обвиняемого на виселицу или освободит его.

Это Джеймс Марш, химик в Королевском Арсенале в Вулидже, открыл, что новообразованный водород, вступая в контакт с мышьяком и кислородом, выделит воду и мышьяковистый водород, иначе называемый арсин, – чрезвычайно ядовитый газ с химической формулой АsH3 и запахом свежайшего чеснока.

Эта проба настолько чувствительна, что может определить наличие мышьяка в соотношении двух частей к миллиону.

Сейчас, правда, идея о необходимости свежевыделенного водорода в общем и целом отвергается и считается, что возраст не влияет на способность указать на преступника.

Кислород есть кислород, как говорится, хотя Доггер придерживается старомодных взглядов и сомневается в этом.

Я капнула немного цинка на дно П-образной мензурки, потом заполнила ее почти наполовину серной кислотой.

С помощью клочка хирургического хлопка я стерла немного черного нагара с медальона и бросила тампон в левую часть мензурки, запечатав ее стеклянной пробкой. Тампон сразу же почернел, подвергнувшись воздействию серной кислоты.

Цинк мгновенно начал булькать под влиянием кислоты. Рождался водород!

И, если мое подозрение верное, вместе с ним – и арсин.

Плотно закрытая правая часть мензурки переходила в тонкую трубку, заканчивающуюся закругленным краем.

Я подождала секунд тридцать… зажгла спичку… поднесла ее к краю и…

Пуфф!

Огонек… сначала красный, потом оранжевый, затем голубой…

Я достала глиняное блюдце, перевернула и подержала его над огоньком, как замерзший школьник, вернувшийся домой на каникулы, греет руки над очагом.