Читать книгу "Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений - Игорь Оболенский"

Она ушла тихо и спокойно. Когда священник пришел совершить последнее причастие, она уже не могла встать. Но ни за что не захотела принять причастие лежа.

Попросила священника выйти и обратилась ко мне: «Одень меня». Я пыталась ее отговорить: «Мама, ты же не сможешь встать». Но она все-таки встала, прополоскала рот и потом сказала: «Пусть священник войдет».

И приобщилась. В этом тоже была сила ее характера.

Отпевали ее в Сиони. Проститься пришло много людей, уйма цветов была. Гроб сопровождал весь Синод и патриарх.

И много слез было. Удивлялись еще люди: «Девяносто шесть лет было женщине, и так горюют».

Даже мои сотрудники, мои друзья, девочки, не сдерживали слез. Помню, Лиана Асатиани пришла очень рано. Я спросила:

– Почему ты так рано?

– Я хотела, – отвечает, – посмотреть на тетю Бабошку.

Правда, мама лежала, и на ее лице одухотворение какое-то было. Мне неудобно говорить об этом, но все правда.

Католикос-патриарх большое уважение оказал маме, похоронив ее в Сиони. Потому что она очень и очень любила ходить в этот собор. Все свои тяжелые дни проводила там.

Мама не жалела ни о чем. Была довольна, что смогла нас с братом воспитать. У нас с ним были верные друзья, хорошее окружение, добрые отношения со всеми. И она этим гордилась.

Она всегда подписывалась фамилией папы. А когда в конце жизни ее все чаще и чаще стали называть «Бабо Дадиани», она даже возмущалась.

На могильном камне мы написали: «Бабо Дадиани-Масхарашвили».

* * *

Мне сегодня 87 лет. Уже на три года пережила Тенгиза.

Его не стало в 2007 году. Последнее время он уже почти не вставал. А до этого успел объехать чуть ли не весь мир.

Когда ему надоело ездить в Европу, он захотел поехать в Африку. Его отправили в Анголу и Намибию. И там он заразился тропической малярией. Рассказывал мне, что запомнил, как малярия залетела к нему в палатку через дырку в марле.

Он потом все двадцать лет после той поездки болел. Так и умер.

Каждый день вспоминаю Тенгиза, маму.

С памятью что-то происходит. Иногда пытаюсь вспомнить какое-то стихотворение и не могу закончить. Плохи мои дела, видно…

Вчера в окно увидела, как одна старушка пыталась перейти улицу. Переставит вперед сумку, а потом сама пытается к ней шагнуть. Но в это время появляется машина, и ей приходится опять притягивать сумку к себе.

Я не выдержала, выбежала к ней и помогла перейти дорогу. Она была согбенна и, не видя моего лица, поблагодарила: «Спасибо тебе, доченька».

Я спросила, куда она идет. Оказалось, старушка пришла купить кусочек мыла, копила на него и вот, собрав деньги, отправилась в магазин. Я вместо нее зашла в магазин, купила ей мыла, отдала и предложила проводить до дома.

«Нет, я далеко живу, – ответила она и назвала адрес – противоположный район Тбилиси. – Но уж коли ты мне купила мыло, то я на эти деньги на маршрутке поеду».

Конечно, я посадила ее в маршрутку, заплатила за нее. И до сих пор ругаю себя, что не дала ей с собой денег.

В конце я спросила, сколько ей лет. «Да уж семьдесят семь, доченька», – ответила она. «Ну, тогда вы поспешили меня доченькой назвать, – говорю. – Мне на десять лет больше, чем вам».

На днях зашла в автобус и передала 20 тетри, как платят пенсионеры. А водитель у меня спрашивает: «Не рано вы по двадцать тетри начали платить?» Мол, почему я книжку пенсионную не предъявила.

Я почему-то так разозлилась на него. «Спасибо, – говорю, – что усомнились в том, что я могу платить двадцать тетри. Хоть и еле дошла до автобуса и еле в него вошла». И показала ему удостоверение.

А потом подумала – это же хорошо, что меня не считают старухой.

Мне мой сын не разрешает ездить на автобусе, дает деньги на такси. А я выйду из дома, проверю – не смотрит ли он из окна, и иду на остановку. А деньги откладываю и потом трачу – на подарки, на панихиды.

Много пришлось пережить потерь.

В 2010 году не стало брата Георгия. И сегодня почти каждый день уходят друзья. Даже страшно становится.

Мой брат Чабуа, с которым столько всего связано в моей жизни, принял монашеский постриг. Он, увы, уже не может говорить, только пишет на доске то, что хочет передать. Когда я разговариваю по телефону с его женой Тамрико, он сидит рядом с ней и пишет для меня послание: «Твой брат-монах целует тебя».

Я столько всего наговорила. Неужели это будет кому-нибудь интересно?

А с другой стороны, это ведь не только моя история. И я была бы счастлива, если о ней узнало новое поколение.

* * *

Недавно зашла в Сиони. Службы не было, просто захотела поставить свечи. Присела отдохнуть и вижу – мимо меня несколько раз прошел священник. А потом подошел: «Извините, вы не родственница Бабо Дадиани? Вы так на нее похожи!»

Я ответила, что я ее дочь.

Он чуть с ума не сошел.

Извините, мне сложно говорить об этом…

Что помогло маме пережить все трагедии, которые выпали на ее долю? Сила воли и вера в Бога. Она жила ради нас. Сама по природе была собранная, с характером. Никогда не поддавалась печали. Теряла что-то – ну и ладно. Лишь бы дети были здоровы.

Прочла одну ее запись: «Не могу заснуть, так как два дня ничего не ела». Но она никогда не показывала этого.

Мама никогда не теряла надежду. Я нашла ее запись времен Казахстана: «Нас освободят, я поеду в Париж навестить своих». И дата – 1952 год. Потом в Тбилиси, годы спустя, она написала: «Не Бисмарк ли я?» Это значило – что, мол, угадала.

И все к ней обращались: «Бабо, что нас ждет?»

И она отвечала: «Мы вернемся в Грузию!»

Стойкость ее характера меня поражала. Она всех воодушевляла вокруг себя. Через три месяца жизни в Казахстане пригласила всех на мой день рождения. Чем, говорю, ты угощать будешь? А чем есть, отвечает, да хотя бы просто хлебом.

Каждый раз, когда она начинала что-то новое, писала: «Я снова почувствовала себя счастливой. Если, конечно, это возможно без моего Алеши».

Главное, чему меня учила мама – аккуратности, никогда не врать и не перекладывать ни на кого свою вину. Если ты в чем-то провинился, имей мужество в этом признаться.

Хочется верить, что я смогла выполнить ее уроки.

* * *

Мама похоронена на верийском кладбище. Она часто бывала в здешней церкви, все священники хорошо ее знают.

Я очень хотела отметить на этом кладбище и отцовскую могилу. Знаете, как делают – просто духовное захоронение. Но не разрешили мне дети. Сказали, может, это будет лишнее. А мама, наверное, была бы довольна.

Но я счастлива, что его имя восстановили в этой книге. Часто говорят о репрессированных выдающихся людях – о писателях, поэтах, художниках, композиторах.