Читать книгу "Башня континуума - Александра Седых"

— Это еще зачем? — простонал Дэниэл.

— Затем, что для тебя — сущий пустяк, а Ричарду будет очень приятно.

Без тени энтузиазма Дэниэл тащился по сверкающим хромом и неоном коридорам Корпоративной штаб-квартиры. Просто не верилось, как сильно здесь все переменилось за минувшие годы.

При отце, как помнилось Дэниэлу, офисы были темными и мрачными, будто владения Аида, в них царила атмосфера угодничества, доносительства и террора, бледные, насмерть запуганные служащие ходили на цыпочках, лампы дневного света больше напоминали лампы для допросов, и бодрый корпоративный музак звучал похоронным маршем.

Кит предпочитал кнуту пряник, о чем свидетельствовали уютные, светлые и просторные кабинеты, изобилие растений и цветов, аквариумы и клетки с радостно щебечущими канарейками. По штаб-квартире распространялись сногсшибательные ароматы свежесваренного кофе и свежей выпечки. Динамики негромко мурлыкали под нос классические симфонии и оперные арии. Клерки продолжали лебезить перед начальством, подсиживать друг друга и исправно доносить кому надо, но делали это с благожелательными улыбками на устах.

Пропорхнувшая мимо стайка милых девушек из Секретариата указала Дэниэлу дорогу, и еще через пять минут он вошел в кабинет первого исполнительного вице-президента Корпорации. Ричард встретил блудного отпрыска знатного семейства очень сердечно. Пригласил располагаться и познакомил со своей нынешней, уже шестой по счету, законной женой.

— Как тебе женушка? Недурна, верно?

Портрет Серафины, написанный маслом, в дорогущей золотой раме, висел прямо над столом Ричарда. На душеньке персике было белое атласное платье, на коленях — собачка породы пекинес, рядом — арфа. Нежная, пухлая, розовая, как ломоть ветчины со слезой, персик и впрямь была очень хороша собой, но все дело портил ее стеклянный взгляд. Глаза у нее были слегка выпуклые и прозрачные, будто стенки аквариума, внутри которого плескалась ее маленькая, гаденькая, жадная душонка. В принципе, Торнтона всегда отличал на редкость странный вкус на женщин. Как помнилось Дэниэлу, он едва-едва не женился на Виктории.

— Да… фактура неплоха. Кто она? Милфорды? Придворные ювелиры и антиквары?

— Ювелиры, — подтвердил Торнтон, подходя к бару, — антиквары. У персика сверхъестественный нюх на этот хлам, должно быть, гены. Едва нас с персиком подстрелил Купидон, папаша моей душеньки вцепился в меня, будто клещ…

Дэниэл с трудом скрыл усмешку. Первый вице-подхалим, видимо, отнюдь не меньше босса опасался привидений и упырей. Тут у него тоже повсюду были распятия и старинные иконы.

— Требовал фунт твоего мяса?

— Твоими бы устами, — небрежно отмахнулся Ричард, мастерски смешивая и виртуозно взбалтывая коктейли, — старик много чего требовал, но главное — аристократический титул.

— Я всегда думал: купить титул — плевое дело.

— Поверь мне, я и сам так думал, пока не пришлось заняться вопросом вплотную. Оказывается, наша власть крайне отрицательно относится к торговле титулами. Их якобы вручают за исключительные заслуги перед отечеством. И вот я…

Ричард добавил в напитки льда и, скаля превосходные зубы, поведал Дэниэлу очень длинную и очень смешную историю о том, как придворный ювелир его стараниями заделался-таки благороднейшим лордом Милфордом. По каковому счастливому поводу папенька Серафины закатил грандиознейший фуршет, но перестарался и буквально через пару дней скоропостижно скончался от последствий неумеренного обжорства в виде обширного апоплексического удара. Ричард был вне себя от горя. Отзывчивый и добросердечный ювелир успел ему полюбиться вящей готовностью за умеренную плату в тридцать серебряников продать не только единственную дочь, но, если понадобится, и родную мать, да и остальных родственников скопом. Вдобавок, Ричард оплатил фуршет, а теперь ему пришлось оплачивать еще и пышные похороны. Оплакав дорогого покойника, Ричард взял себя в руки, в очередной раз развелся и повел к алтарю осиротевшего, но сладкого персика.

Все закончилось хорошо, единственным, кто остался недоволен, был Кит; впрочем, Кит был недоволен всегда и всем. Кит шипел сквозь зубы и плевался, даже не хотел идти к Ричарду на свадьбу.

— Твой брат заявил мне, представляешь, нельзя пичкать старикашек, пускай и очень мерзких, жирной утиной печенкой… и трюфелями… до зарезу… а потом подпаивать его юристов… и прибирать к рукам его ювелирные лавчонки.

Кит сказал: так поступать нехорошо. Кит сказал: это — аморально, — проговорил Ричард, широко улыбаясь.

— Какой ужас, — пробормотал Дэниэл.

— Именно — ужас. Главный ужас в том, что Кит говорил это совершенно серьезно, прямо искры сыпались у него глаз. Чего Киту всегда недоставало — капельки здоровой снисходительности. К другим — зачастую. К себе — никогда. Надеюсь, ты меня понял, и понял правильно, Дэнни.

Очевидно, это должно было означать, что, коли Дэниэл вздумает перебежать старшему брату дорожку, его искрошат на мелкие кусочки.

— Да. Твою мысль я уловил.

Улыбка Ричарда сделалась еще шире и лучезарней, но голубые глаза остались ледяными, как необъятные пустоши Нифльхейма.

— Надеюсь, что уловил. Мне бы и правда хотелось, чтобы вы с братом поладили. Это в ваших обоюдных интересах. Хотя настаивать не стану. Давить на тебя не буду. Как и встревать между вами. И закончим. Сделать тебе сэндвич? Еще что-нибудь? Ты голоден?

— Нет, я пойду.

— Давай так договоримся. Если тебе понадобятся деньги. Или работа. Возникнут проблемы. Захочется излить душу. Брата не дергай, а приходи со всем ко мне, не стесняйся. Я помогу. Понял?

— Спасибо.

— Не за что. Счастливо оставаться.

* * *

Следующий час или около того Дэниэла занимала одна мысль — как бы побыстрей выбраться из Копилки. На грех, по пути ему попадались знакомые, полузнакомые и вовсе незнакомые люди, которые, между тем, прекрасно его помнили, многие и маленьким мальчиком, младшеньким папенькиным сынком.

Дэниэлу пожимали руки, похлопывали по плечу, спрашивали как жизнь, не собирается ли он здесь работать, предлагали сигареты, конфеты, выпить по рюмашке и как-нибудь вместе пообедать, приносили запоздалые соболезнования по поводу кончины сиятельного отца.

— Весьма признателен, — бормотал Дэниэл, — весьма признателен, весьма…

К тому времени, как он покинул стены Корпоративной штаб-квартиры, язык у него заплетался, ноги подламывались, он обливался потом и изнемогал в жестоком приступе клаустрофобии. Или агорафобии — это уж с какой стороны посмотреть.

Ибо то была одна из многих загадочных особенностей Копилки — глядя на нее снаружи, даже находясь у самого подножия, невозможно было понять, насколько колоссальны размеры здания, пока вы не оказывались внутри. Причем этот факт осознавался далеко не сразу, а постепенно и, возможно, никогда не укладывался в сознание до конца, как некая общепринятая и все же непостижимая абстракция вроде Любви, или Смерти, или Бесконечности Вселенной.