Читать книгу "Охота полуночника - Ричард Зимлер"

В течение следующих лет я жил один, выполняя рутинную работу у Жильберто. Он оказался более строгим, чем я себе представлял, но в то же время любящим и всегда честным наставником. Я убежден, что во время моего обучения он не раз был близок к тому, чтобы задушить меня, но его критика моих эскизов никогда не была унизительной. Даже после десяти часов работы рядом друг с другом мы часто получали удовольствие, гуляя вместе по берегу реки вечером или потягивая бренди в близлежащей таверне. Он всегда был и остается очень хорошим человеком.

Мать регулярно писала мне первые годы нашей разлуки, каждую неделю сообщая новости. Весной 1810 года она стала членом небольшой конгрегации евреев, предки которых происходили из Испании и Португалии. До этого она никогда не уделяла внимания надлежащему исполнению обрядов в синагоге, и потому чувствовала себя неловко в этом отношении. Ничего не зная об иудейских ритуалах, она чувствовала себя неполноценной рядом с ними. Особенно она была поражена, когда узнала, что ей, как и всем остальным женщинам, необходимо садиться отдельно от мужчин. В ее собственной семье мать не только зажигала субботние свечи, но также часто читала молитвы в синагоге.

Прекрасным известием было то, что теперь она могла много играть на фортепьяно и даже нашла себе шестерых молодых учеников, двое из которых, по ее мнению, были особо одаренными. Кроме того, она прекрасно вышивала, а ее работы пользовались успехом, и это, вместе с уроками, обеспечивало ей постоянный доход.

Я же был менее прилежен в ответах на письма и иногда за две недели она не получала от меня ни единого словечка. Как это ни странно, но мне кажется, что эта переписка сблизила нас; такой близости у нас не было, с тех пор как мне исполнилось девять или десять лет. Она проявляла свою прежнюю привязанность ко мне, радуясь моим успехам во время обучения и демонстрируя живой интерес ко всем мелочам моей жизни в нашей спокойной стране. Я даже начал замечать, что чувства, глубоко скрытые в ее сердце, снова начали проступать наружу. Мать часто писала мне о темах новых музыкальных произведений Бетховена, ноты к которым она только что приобрела, и о чувствах, пробужденных в ней музыкой.

Странно, но я думал, что мать снова обрела дом в чужой стране, как она сама однажды написала мне. Я обнаружил, что и сам мечтаю об этом. Мне также хотелось узнать, что стало с той маленькой еврейской девочкой из Порту.

Примерно через год после прибытия в Лондон она посетила Сванедж, чтобы возложить камешек, взятый поблизости, на могилу Полуночника как велел еврейский обычай. Но священник приходской церкви только два года назад приехал в город и ничего не знал об африканце, который умер по соседству. Вероятно, тело было похоронено в неизвестной могиле без опознавательных знаков. Это чрезвычайно огорчило ее, но в конце концов, она поняла, что об этом не следует беспокоиться, поскольку в любом случае Полуночник находится в безопасности и вся земля для него является домом. Она написала мне, что мы оба наверняка встретимся с ним на Елеонской горе, он будет одет в элегантный алый жилет и бриджи, но ноги его будут босы. Он подойдет к нам, неся в руках перо и пустое страусиное яйцо, и с радостью поприветствует нас. Только это имело для нее значение.

В мире, за пределами моего непосредственного окружения, тоже происходили важные события. Все мечты Наполеона о покорении Европы потерпели крах в ноябре 1812 года, когда его войска, страдая от голода и морозов, начали отступление от Москвы, столь необдуманно взятой ими. Через восемнадцать месяцев он был низвергнут, а его трон в Париже занял Людовик XVIII. Благодаря этому новое вторжение французов в Порту стало невозможным, по крайней мере, в ближайшем будущем. Теперь я отгонял от себя воспоминания о Полуночнике и Даниэле. Как и мать, я не желал больше сталкиваться с осколками прошлого.

Во время работы я жадно впитывал в себя все, чему только мог научить меня мастер Жильберто; я научился обжигать горшки и изготавливать плитки. Когда он разрешил мне создавать свои собственные эскизы, моим первым проектом стало панно на плитке с изображением сатирического наброска Гойи — обезьяны, рисующей осла. Следующие два года я перевел много его работ на плитки и даже нарисовал несколько фигур на вазах и чайниках. Затем я начал выполнять работы по своим собственным замыслам. Они были основаны на историях, которые рассказывал мне Полуночник. Мое первое панно купил Жильберто: девять квадратов, изображающих огромное белое перо, падающее в простертую руку бушмена.

Первые три года, проведенные в Англии, мама часто самыми разными способами приносила извинения, что не может вернуться домой и провести со мной какое-то время, пока я не понял то, что было очевидным уже с самого начала. На чужбине она не стала больше любить Порту, и в ближайшее время нельзя было рассчитывать на ее приезд домой. Между строк я вычитывал, что она боялась тех чувств, которые пробудились бы в ней при виде нашего дома; встреча с бабушкой Розой также бы взволновала ее.

В октябре 1812 года я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я навестил ее, и она ответила, что каждый день скучает по мне, и мой приезд в Лондон был бы для нее настоящим счастьем. Поскольку идея добираться зимой до холодной дождливой Англии не слишком воодушевляла меня, я попросил у Жильберто разрешения поехать к ней весной на два месяца. Теперь я ничуть не стеснялся своего высокого роста и отпустил длинные волосы, подвязывая их позади черной бархатной лентой, которая, на мой взгляд, выглядела очень элегантно.

Глава 24

Для поездки в Лондон я выбрал время, когда мне должно было исполниться двадцать два года, чтобы вместе с матерью отметить свой день рождения. Я был сильно взволнован, главным образом из-за событий, которые произошли незадолго до моего отъезда.

Однажды во время прогулки я поймал на себе взгляд девушки, стоящей на балконе второго этажа. У нее были длинные черные распущенные волосы и темные сверкающие глаза. Она игриво подняла край своей ярко-синей мантильи и прикрыла им лицо, словно вуалью. Я бы легко поверил, что это — лесная колдунья эпохи Первых людей, о которой мне рассказывал Полуночник.

Прежде чем я открыл рот и спросил ее имя, она скрестила руки на груди, изящно повернулась и исчезла внутри дома. Я ждал два часа, но она больше не появилась.

На следующий вечер, когда солнце уже клонилось к закату, я снова увидел ее. Она сидела на табурете под балконом и продавала саженцы и цветочные луковицы. Она не увидела меня, поскольку была занята тем, что раскрашивала горшок в яркий оранжевый цвет. Ее волосы были связаны сзади в пучок, а на уши опускались изящные локоны.

— Добрый вечер, — любезно сказал я.

Она вздрогнула и уронила кисть прямо на юбку.

— Черт побери! Смотрите, что я из-за вас сделала!

Я был очарован тем, как она произнесла бранное слово.

— Я приношу глубокие извинения, юная леди, — сказал я, предлагая свой носовой платок, при этом изображая на своем лице обаятельную, как я надеялся, улыбку.

— Но я ведь испорчу его, — сказала она, видимо считая, что безрассудно с моей стороны делать такое предложение.