Читать книгу "Противостояние - Владимир Познер"

А. ДЕЛОН: Знаете, когда тебе семнадцать, так глубоко не задумываешься. Хочется свалить, уехать. И поскольку я не мог уехать (именно это я обдумывал и анализировал позже), я не мог уехать без разрешения родителей, потому что был несовершеннолетним. Мне было семнадцать лет. И долгие годы после этого я, если хотите, упрекал в этом своих родителей. Мои мысли сводились к тому, что нельзя разрешать семнадцатилетнему ребенку уезжать. Понимаете, что я имею в виду? Я долго злился на родителей.

В. ПОЗНЕР: Но вы говорите о родителях, которые уже были разведены? Но, тем не менее, они должны были оба дать согласие.

А. ДЕЛОН: Именно так. По закону. Я был несовершеннолетним, моя мать и мой отец сказали «Да», подписали бумагу. Нельзя было уехать без их согласия.

В. ПОЗНЕР: И они не сказали вам, что, может быть, не надо, что это опасно, что это война?

А. ДЕЛОН: Нет. Я уехал вот так. И я этого хотел. Сильно хотел. Если бы они отказались, это мне очень помешало бы. Но это и помешало мне, в частности, потом, когда я понял, что без них мне не уехать.

В. ПОЗНЕР: Значит, вы воевали.

А. ДЕЛОН: Я воевал в семнадцать лет.

В. ПОЗНЕР: Это как-то на вас повлияло?

А. ДЕЛОН: Я многому научился. И думаю, что это стало основой всей моей жизни, моей карьеры и моей жизни по сию пору, потому что я очень рано узнал, что такое дисциплина, уважение к начальству, страх и всякое такое. У меня была некая внешность, но не было внутреннего содержания.

В. ПОЗНЕР: Значит, вы вернулись через два года во Францию, и вам было девятнадцать.

А. ДЕЛОН: Да, мне было 1 июня 1966-го девятнадцать лет. Нет-нет, простите, двадцать один год. Потому что перед отправкой в Индокитай нужно было обучаться год во Франции, и только после этого я уехал туда.

В. ПОЗНЕР: Понятно. Вы вернулись во Францию. И что дальше?

А. ДЕЛОН: Я вернулся во Францию, я был свободен, свободен от всего, свободен по жизни. Вместе со мной вернулся мой друг, там он был старшим капралом. И я не очень понимал, что делать. На самом деле, я устроился на Пигаль, жил на Пигаль. Рядом с Пигаль, недалеко от площади. Откровенно говоря, у меня уже тогда была та внешность, которая у меня сегодня. И было несколько милых девушек, которые жаждали мне помочь, видите ли. И я согласился. До того дня, когда моя жизнь резко изменилась. В тот день мой друг предложил пойти перекусить в Сен-Жермен-де-Пре. Я спросил: «Что это — Сен-Жермен де Пре?» — «Это квартал в Париже рядом с Сен-Мишель». — «Давай, пошли». И там я встретил актрису, которую звали Брижит Обер. Ее по-прежнему зовут Брижит Обер, она была на десять или двенадцать лет старше меня. И она в меня влюбилась. И это было взаимно. С этого все началось.

В. ПОЗНЕР: Скажите… Я читал где-то. Может, это не правда, но, кажется, вы сидели в тюрьме после возвращения.

А. ДЕЛОН: Я сидел в тюрьме, когда был в армии. А, вы хотите сказать — в гражданской жизни? Нет-нет, не сидел.

В. ПОЗНЕР: А то, что вы были в тюрьме, это как-то на вас повлияло? Вы чему-то научились, будучи в тюрьме? Это вообще дает что-то?

А. ДЕЛОН: Нет. Меня это ничему особому не научило.

В. ПОЗНЕР: Итак, вы встретились с Брижит Обер, и именно с этого момента кино…

А. ДЕЛОН: Именно отсюда все началось, потому что Брижит Обер познакомила меня с некоторыми людьми. И Мишель Корду, жена Ива Аллегре… Она твердила мне без устали, что, мол, в любом случае я не разрешу тебе заниматься этой профессией, потому что если ты будешь ею заниматься, я тебя потеряю. Я говорил ей: «Послушай, до этого не дошло еще. Посмотрим». Вот так все и началось. Это было довольно неожиданно, удивительно. Я еще раз повторяю, все началось с моей внешности. В то время в моде были герои-любовники. Поэтому меня и взяли. И мой первый режиссер, который был мужем Мишель Корду, — Ив Аллегре. Я очень хорошо помню, с этого все началось. Он мне сказал в тот момент, когда снимал фильм вопреки мнению продюсеров, вопреки мнению большинства, он мне сказал: «Ален, я хочу тебе кое-что сказать. Ты будешь сниматься в этом фильме, как ты и хотел. Ты будешь со мной работать, как ты хотел. Просто хочу попросить тебя об одном: не играй. Никогда не играй. Будь тем, кто ты есть. Говори, как ты говоришь. Двигайся, как ты двигаешься. Смотри, как ты смотришь. И не делай ничего другого сверх того, что есть ты, ты сам». И именно так я и поступил. Я внял его совету. Я был партнером Эдвиж Фёйер, Жан Сервэ, Бернар Блие. Благодаря этому фильму… Впрочем, Эдвиж Фёйер стала моей крестной мамой в кино, а Бернар Блие — крестным отцом.

В. ПОЗНЕР: Значит, вы никогда не учились в киношколе?

А. ДЕЛОН: Никогда.

В. ПОЗНЕР: У вас, следовательно, нет кинообразования?

А. ДЕЛОН: Никакого. Именно этим я и отличаюсь в основном. В Париже это очень хорошо понимают, я часто об этом говорил очень просто и очень ясно. Я говорю, что отношусь к семейству артистов. Я не актер, я — артист. Габен — артист, Ланкастер — артист, Вентура — артист. Артист — это личность, чаще всего сильная личность, которую нашли однажды и она посвятила себя служению кино. Актер — это призвание. В молодости, когда хочется быть актером, поступают в школу, посещают занятия, учатся, затем становятся актером. И важнейшее отличие актера и артиста — это то, что актер играет, а артист живет. Понимаете? Это важно.

В. ПОЗНЕР: Рассказывают, что вы были мясником…

А. ДЕЛОН: Нет, колбасником.

В. ПОЗНЕР: Колбасником. Извините. Как это было?

А. ДЕЛОН: Я по-настоящему никогда не был колбасником, я был колбасником у моих родителей, у отчима, потому что после развода моя мать некоторое время спустя влюбилась в колбасника из Бур-ла-Рен. Она вышла за него замуж, родила дочку. И именно так, благодаря матери и отчиму, я и стал колбасником.

В. ПОЗНЕР: Вы научились этому делу?

А. ДЕЛОН: Совершенно верно. До того, как уехал в Индокитай. У меня диплом, аттестат зрелости, или как это называется, сертификат Жамбон Франсе, сертификат профессиональной пригодности, свидетельство колбасника.

В. ПОЗНЕР: Вы сдавали экзамен, выходит?

А. ДЕЛОН: Жамбон Франсе в Париже. Да.

В. ПОЗНЕР: Здорово.

А. ДЕЛОН: Что я хотел вам только что сказать? Почему я столько страдал в детстве, как я стал этим несчастным ребенком и трудным? Потому что я был несчастным. И чего мне по сей день не хватает, это того, что у меня никогда не было образа отца и матери вдвоем, я никогда не видел их вместе. Понимаете?