Читать книгу "Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова"

— Прошла неделя или дней десять, сейчас уже не помню, прежде чем мать заволновалась. Совершенно неожиданно, как это, впрочем, с ней не раз бывало, она вдруг объявила, что мы идеи забирать нашу картину. Не скрою, я тоже почувствовала беспокойство. Зная ее взрывной характер и опасаясь неприятной сцены с Корой, я сделала робкую попытку уговорить ее подождать еще немного, но мои усилия ни к чему не привели.

«Я не могу больше ждать. Прошло достаточно времени, а Кора к нам носа не кажет. Мы немедленно отправляемся к ней. Одевайся!» — приказала мне мать, и спорить с ней было бесполезно. Дверь нам открыл сам хозяин. В бархатном халате с атласными отворотами, накинутом поверх белоснежной рубашки и тщательно отутюженных брюк, он выглядел барином. При виде моей мамы Юрий Всеволодович удивился и даже немного растерялся. Понять его было можно, ведь никогда раньше мы сами без приглашения к ним не приходили. Он спросил маму, не случилось ли чего. Но она вопрос проигнорировала и только спросила: «Кора дома?» Но оказалось, что та ушла к подруге… Мама, расстроенная тем, что не удалось застать Кору дома, извинилась за наш приход и уже собиралась прощаться, но Юрий Всеволодович упросил ее остаться и подождать немного — Кора ушла ненадолго.

Схватив маму за руку, он насильно повлек ее за собой в комнату. Я шла за ними и думала, что мы пришли зря. Коры нет, и о картине ничего узнать не удастся. Повернуться и уйти, тоже было теперь невозможно — это обидело бы Юрия Всеволодовича. Теперь придется сидеть и вести разговоры о пустяках, а потом по темным улицам возвращаться домой.

Едва мы вошли в гостиную, как мама нервно завертела головой по сторонам. Я понимала, она ищет картину. Сама непроизвольно сделала то же самое. Картины в комнате не оказалось, что, впрочем, было неудивительно. Кора взяла ее у нас, чтобы спрятать, а не затем, чтобы вывешивать на всеобщее обозрение.

Юрий Всеволодович между тем развил кипучую деятельность. Сбегав на кухню, принес горячий чайник и чашки. Торопливо расставив все на столе, тут же развернулся и снова исчез. В следующий раз он вернулся с тарелкой ветчины в одной руке и блюдом пирожных в другой. При виде этой роскоши мой рот непроизвольно наполнился слюной. На маму, в отличие от меня, все это гастрономическое изобилие впечатления не произвело. По-моему, она его даже не заметила. Вытянувшись в струнку, мама сидела на краешке стула с каменным лицом и смотрела прямо перед собой.

«Что с вами? Вы чем-то озабочены?» — забеспокоился Юрий Всеволодович. «Озабочена? Нет. Просто у меня дело к Коре, и я огорчена, что не застала ее». «Может быть, я смогу вам помочь?» — неуверенно предложил Юрий Всеволодович. Мама секунду раздумывала, потом наклонила голову: «Да, вполне. Я хотела бы забрать свою картину». «Какую картину?» — опешил хозяин. Мама посмотрела ему в лицо и, чеканя каждое слово, произнесла: «Картину Веласкеса «Христос в терновом венце», которую Кора взяла у меня на хранение». — «Картину Веласкеса «Христос в терновом венце»? Кора взяла на хранение?» Юрий Всеволодович не помнил себя от растерянности и не замечал, что повторяет следом за мамой ее фразы. «Именно так». — «Но здесь нет никакой картины!» Юрий Всеволодович тоже огляделся по сторонам, ничего, естественно, не обнаружил и беспомощно развел руками. «Кора вам ничего не рассказывала?» — уточнила мама. «Не-ет». — «Ваша жена пришла к нам и сказала, что в городе начались обыски. Она предложила спрятать Веласкеса у себя, и я согласилась, но теперь уже прошло достаточно времени, и я хочу вернуть свою картину».

Хозяин потерянно смотрел на нее и молчал.

«Или никаких обысков не было?» — задала вопрос мама. «Да, конечно… они проводились… но картина… Про картину я ничего не знаю. Кора мне даже ничего не сказала», — промямлил Юрий Всеволодович, растерянно переводя взгляд с мамы на меня. «О чем я тебе не сказала?» — раздался веселый голосок, и в комнату впорхнула нарядная Кора. Увлеченные выяснением отношений, мы и не заметили, как хлопнула входная дверь. «О моей картине», — подала голос мама.

Кора резко развернулась в ее сторону.

«Да. И ты ничего не сказала мне. Почему?» — спросил жену Юрий Всеволодович. Он изо всех сил старался говорить строго, но голос его звучал неуверенно, и вид он имел довольно жалкий. Кора смерила мужа долгим взглядом, потом легкомысленно пожала плечами: «А зачем?» — «Но должен же я знать, что происходит…» — «Ничего не происходит, — резко оборвала его супруга. — Я взяла на хранение картину, потом вернула ее. Вот и все. Не понимаю, о чем тут вообще говорить!» «Как вернули? Кому?» — ахнула мама. «Человеку, которого вы за ней прислали. Дворнику!»

— Ее действительно забрал дворник? — спросила я.

Софья Августовна неопределенно пожала плечами. Ответ меня не удовлетворил, и я уже собралась снова пристать к ней с расспросами, но тут распахнулась входная дверь, и в комнату ввалилась Роза.

— Легка на помине, — усмехнулась Софья Августовна.

— Про меня, что ли, говорили? — спросила дворничиха, с грохотом опуская ведро на пол.

— Про деда твоего. Про мамину картину. Про Кору.

— Нашли, кого вспоминать! Да эта змея подколодная и слова доброго не стоит, не то чтобы разговоры о ней разговаривать! Так честного человека ни за что оболгать! — возмутилась Роза.

Потом усмехнулась и со злорадством сообщила:

— Дед помирал, а ее все равно не простил.

— Грех это — на смертном одре зло держать, — назидательно заметила Софья Августовна и погрозила Розе пальцем.

— А охаять честного человека — это, по-вашему, не зло? — так и вскинулась дворничиха. — Хорошо, матушка ваша, добрая душа, не поверила подлюке. А если б иначе случилось? Так и жил бы мой дед с клеймом вора?

— Не кипятись. Она же тогда поверила ему, — вяло отозвалась Софья Августовна.

— А как она могла не поверить, если он на коленях перед ней стоял и здоровьем детей клялся?!

— Перестань! Нашла, что вспомнить, — махнула рукой Софья Августовна.

— Всегда помнить буду, — отрезала Роза. — И Корину подлость, и великодушие вашей маменьки. Дед так наказал.

Софья Августовна лишь вздохнула:

— Прекрати болтать глупости. Ну, в чем ты углядела великодушие?

Роза изумленно ахнула:

— Да как же! Ее милость поверила не этой вертихвостке, с которой пила и ела за одним столом, а своему дворовому человеку. Дед каждый раз как рассказывал об этом, так и плакал.

— Если ваш дед не забирал картину, так куда ж она делать? — не выдержала я.

— У нее осталась! У этой гадины! — зло сказала Роза.

— И вы не пытались ее вернуть? — обратилась я к Софье Августовне.

— Пытались. Мы с матерью еще раз ходили к Коре. Все вышло ужасно. Даже вспоминать не хочется, — вздохнула она.

Лицо у нее стало глубоко несчастным. Чувствовалось, что ей не нравится разговор и очень хочется его прекратить. Я сложила руки на груди и, умоляюще заглядывая в глаза, запричитала: