Читать книгу "Жена русского пирата - Лариса Шкатула"

— Ничего, развеселится — она просто устала от поездки, — объяснил по-своему её состояние Александр.

— Оленька, ты не заболела? — оторвалась наконец от собственных тревожных мыслей Наташа и затеребила дочь. — Ты почему такая грустная? Папа едет ненадолго, он скоро вернется — ты и соскучиться не успеешь!

— Папа не вернется, — тихо сказала девочка.

— Что ты такое говоришь?! — закричала Наташа, в глубине души с ужасом понимая, что дочь права.

Господи, останови его! Чего это он так радостно улыбается? Неужели сам ничего не чувствует?!

Но уже покатились по рельсам колеса паровоза, замелькали вагоны с махавшими руками пассажирами, последний раз свистнул гудок, и поезд втянулся в горизонт.

Посланники Троцкого ехали втроем в отдельном купе. Впрочем, недолго. Они даже не успели устроиться как следует, а просто сидели и смотрели в окно, как дверь купе открылась и в её проеме возник бравый рослый полковник в новеньком, с иголочки, мундире, чисто выбритый и пахнущий одеколоном. Полковник выглядел так, как будто его только что сделали. Даже небольшой кожаный чемоданчик, который он держал в руках, был абсолютно новым. Офицеры поспешно вскочили и вытянулись в струнку.

— Сидите, сидите, товарищи, к чему такие церемонии? — белозубо улыбаясь, запротестовал он и представился: — Рагозин Савелий Николаевич. Так сказать, ваш четвертый.

"Слишком все новое, чтобы быть настоящим!" — подумал вдруг Александр. Рагозин перехватил его оценивающий взгляд.

— И вы правы, товарищ… Романов? Не правда ли? Разве можно доверять на слово первому встречному? Вот мои документы, предписание, письмо с моими полномочиями, подписанное Троцким… Видимо, вас смущает, что я весь такой… новый? Судите сами, товарищи! Только вчера я приехал с фронта. Можно сказать, весь завшивленный, грязный, а тут мне говорят: срочно собирайся! Спасибо, друзья выручили, а то у меня, как у латыша: только хрен да душа.

Андрей Гойда поморщился его казарменной шутке. Полковник мог бы и не играть в демократию. Альтфатер примолк, и казалось, что он мучительно пытается что-то вспомнить. Рагозин почувствовал повисшее в воздухе напряжение и тотчас постарался разрядить его.

— Ехать нам, друзья мои, двое суток, так что сейчас я переоденусь в штатское — что и вам предлагаю — и мы сразу перестанем чувствовать смущение. Честно признаюсь, я и сам не всегда люблю свое начальство, а уж чужое и подавно.

Попутчики с удовольствием стали переодеваться, а увидев Савелия Николаевича в легких спортивных брюках и тенниске, поняли, что разница в возрасте между ними не так уж велика: отсутствие знаков отличия стирало и их разницу в званиях… Чтобы товарищи почувствовали его своим, оставалось устранить последнее препятствие. И когда Рагозин достал из чемодана бутылку хорошего коньяка, эта проблема решилась сама собой.

Их новый товарищ оказался на редкость неутомимым рассказчиком. Как выяснилось, его жизнь прямо-таки изобиловала всевозможными приключениями. Правда, в какой-то момент всем троим поочередно пришла в голову мысль, что эти истории они когда-то уже слышали от других людей и в другой интерпретации, но сила обаяния Рагозина была неизмеримо больше их неясных подозрений. Молодые офицеры даже не заметили, что из всего обилия сообщенных им о себе сведений они при желании не смогли бы выделить ничего конкретного…

Все же при подъезде к Краснодару они считали Рагозина своим другом и даже уговорились называть друг друга по имени-отчеству или званию только в присутствии посторонних. Между собой же — только по имени. В конце концов, они же не какие-нибудь там белогвардейцы!

* * *

Станица, в которой когда-то жил белый офицер Ямщиков, где он убил свою любовницу и якобы закопал клад, была совсем маленькой. Даже не станица, а хутор. Хутор Копанской. И располагался он всего в нескольких верстах от Краснодара.

Подворье Матрены Гречко они нашли тоже довольно быстро. В другое время более опытных кладоискателей насторожила бы легкость, с которой богатство буквально плыло им в руки. Офицеры же, охваченные эйфорией, напоминающей золотую лихорадку Аляски, не успевали анализировать ситуацию. Они думали лишь о том, какой триумф их будет ждать в Москве.

— Не спешите, — увещевал разгоряченных товарищей Рагозин. — Дело у нас серьезное, а сорваться может из-за пустяка! Подумайте, вряд ли этот Ямщиков смог бы собрать и удержать в руках эти сокровища без посторонней помощи. Скорее всего, их было двое-трое, и, возможно, этот контрразведчик своих товарищей обманул… Кто может утверждать наверняка, что они погибли или куда-то ушли, а не затаились где-нибудь поблизости?

Из них четверых Савелий Николаевич оказался самым спокойным и предусмотрительным. У руководителей края он запасся документами, что они геологи, посланные на разведку на хуторе месторождений глины, необходимой для будущего кирпичного завода. Пробы грунта геологам разрешалось брать во всех дворах, на которые они укажут, а Копанскому сельсовету предписывалось не чинить геологам препятствий.

Дом Матрены Гречко уже несколько лет стоял заколоченный. Некоторые измученные квартирной теснотой краснодарцы приезжали на хутор и селились в нем, а вот Матрениного подворья сторонились, как черт ладана! Покупатели быстро узнавали историю заколоченного дома. О том, что его хозяйка была зверски убита на собственной кровати какими-то заезжими бандитами. Не приведи господь, ещё начнет по ночам являться!

Дом ветшал, приходил в негодность, и, когда присланные из Краснодара геологи порешили свою глину сначала в Матренином огороде искать, копанчане даже обрадовались. У Матрены начнут, авось, у неё и закончат? Как в воду глядели,

А приезжие мужики остановились у Глашки — солдатской вдовы. Глашка Рубайло — чистюля известная; покойный Семен у неё точно с рубанком родился. Дом для молодой жены и будущих детей отгрохал — не дом, а терем расписной. Погиб Семен, детей не дождался, а дом его по сей день считается лучшим в хуторе, и важных гостей председатель сельсовета всегда старается у Глашки поселить, чтобы добрее от красоты становились. Да и борщи у Глафиры — тут бабы скрепя сердце признавали — лучше, чем у других. Когда председатель вызвал её и предложил взять геологов на постой, хитрая Глашка согласилась, конечно, не без выгоды для себя — да и что ей терять, ни детей ни плетей. Словом, выторговала-таки она у председателя послабление — не сдавать по продналогу свою единственную овцу…

А в глубине души Глашка была рада. Какое-никакое, а развлечение. Мужики, конечно, все женатые, тут ей искать нечего, но в доме как бы хозяйская рука появилась, журавль колодезный починили, на крыльце трухлявую доску заменили, покосившуюся дверь поправили. Покойного хозяина похвалили: с умом материал выбирал, с любовью строил — сто лет дом простоит!

Два дня геологи на Матренином огороде копались, а к вечеру второго дня ввалились в хату веселые и довольные. Мол, что искали, то нашли!

А борщ Глафире в этот день удался как никогда! Начальник их, Савелий Николаевич, даже руку ей поцеловал. Сказал, за высокое кулинарное искусство. Глашка не очень поняла, что это такое, но погордилась; высокое, оно и есть высокое! Вообще-то, мужики эти самогонку не жаловали, а в тот вечер сами попросили — мол, попробуем, что за первач такой? За окончание работы и выпили. Когда спать уходили, попросили хозяйку разбудить их чуть рассветет. Вот как корову в четыре часа доить пойдет, так пусть и разбудит!