Читать книгу "Горькие лимоны - Лоуренс Даррелл"

Действительно, почему?

Трезвым и прямым взглядом солдата он окинул хаос и растерянность, в которой до сих пор пребывала нерешительная и отчаянно нуждающаяся в средствах местная администрация, и сразу сделал четкий вывод: следует восстановить общественный порядок, а на силу отвечать силой. Вскоре вслед за ним начали прибывать и его солдаты: великолепная выправка, загорелые (и все еще улыбчивые) лица, они которые мигом оживили атмосферу на пыльных окраинах пяти городов. Позиция на шахматной доске начала как будто сама собой меняться в лучшую сторону, фигуры были вдумчиво и осторожно перегруппированы. Слетав на самолете в несколько пунктов, новый губернатор увидел все, что нужно было увидеть, собрал всю необходимую ему информацию, проконсультировался с местными управленцами и тут же, приняв решение, с разумной поспешностью опытного администратора провел ряд неотложных мер. Одной рукой, если можно так выразиться, он возобновил переговоры с Этнархом (поскольку не использовать имеющиеся пока немалые ресурсы здравого рассудка и доброй воли было бы попросту глупо)[95]а другой усилил формирования Рена своими собственными коммандос[96], оказав ему тем самым совершенно необходимую поддержку, без которой у полицейских никогда не хватило бы сил эффективно охранять правопорядок. Устаревшая управленческая система секретариата была отправлена на свалку, ибо не отвечала духу времени и стоящим перед ней задачам. К опутывающей теперь весь остров сети телекоммуникационных линий сэр Джон добавил оперативную штаб-квартиру, которая расположилась в старом правительственном особняке и была на постоянной связи с его собственной канцелярией в Доме правительства. Укрепившись на новых рубежах, он начал делать следующие ходы в игре, где отныне ему суждено было стать одним из основных игроков.

Поскольку никакого соглашения о конституции достичь не удалось, нам пришлось заново засесть за переговоры и здорово попотеть. Должен признаться, по поводу этих переговоров меня мучили серьезные сомнения поскольку стало ясно, что туркам удалось занять стратегически важную позицию, и теперь их невозможно будет заставить согласиться с какими бы то ни было конституционными требованиями, которые устроили бы греков. Но дверь необходимо было держать открытой, пусть даже и не настежь, и здесь фельдмаршалу удалось найти изящное решение, способное сделать честь любому мастеру дипломатического искусства. В том, что его попытка заставить Этнархию принять конституцию не увенчалась успехом, нет ничего удивительного. Ему фактически нечего было предложить — он был по рукам и ногам связан формулировками, настолько густо пересыпанными двойными отрицаниями и многократными оговорками, что любой человек, а не только грек, сразу заподозрил бы, что этот текст составлен с единственной целью — попросту его одурачить. К тому же, архиепископу предлагалось занять пост, от которого с негодованием отказался бы любой грек и любой грек-киприот, поскольку сам этот пост предполагал полный отказ от идеи Эносиса; и, плюс ко всему, победившему на выборах большинству не гарантировалось никакой законодательной власти: турки получили право вето! Позиция турок к тому моменту была настолько очевидна, что переговоры, вполне естественно, закончились полным провалом. Но разве можно было не переживать всей душой за этого маленького, терпеливого и отважного человека, который раз за разом принимался выискивать в мусорных баках политики обрывки и клочки здравого смысла, чтобы попытаться сшить их вместе, прежде чем они будут окончательно отправлены на свалку. Это была сугубо мирная работа, непривычная для профессионального солдата, но он проделывал ее также четко и умело, с той же мудрой прозорливостью, которая была свойственна ему на ином, гораздо более привычном поприще. Ни поражение, ни победа не в состоянии сбить с тол icy людей, для которых долг — это единственная истинная вера[97].

Впрочем, все остальное можно было смело занести в анналы неспешного и низменного искусства осады: с приходом солдат дух сопротивления распространился по всему острову, поднимая деревню за деревней. Когда-то сельские жители были пассивны, попытки политических заводил втянуть их в борьбу они встречали без воодушевления, хотя, конечно, симпатии их всегда были на стороне повстанцев. А теперь п жходилось отыскивать в золе и тщательно отгребать в сторону раскаленные уголья, способные запалить этот ветхий, изъеденный древоточцами старый дом, каким был и остается Кипр. Из-за отсутствия налаженной сети информаторов это можно было делать только при помощи массированных полицейских операций — чтобы, говоря фигурально, высосать из деревень эту взрывную силу, как промокательная бумага впитывает чернила.

(Я пытаюсь свести воедино впечатления нескольких месяцев, а не отдельных дней. Административные перетряски, конечно, сделались отныне практически неотъемлемой чертой повседневности ("разрезали червяка пополам, вот он и дергается"), но в последнее время я все чаще ощущал, что мне в этом новом устройстве жизни подходящего места нет. Мы уже давно миновали те политические мелководья и теснины, где специальные знания и дипломатические навыки могли принести нам хоть какую-то пользу, и полным ходом мчались в открытое море).

Длинные дороги к побережью были переполнены армейскими грузовиками — солдаты ехали купаться на пляжи, — живо напоминая забитые техникой трассы, ведущие в Западную пустыню. Красные и зеленые береты добавились мазками основных цветов к пейзажу, в котором прежде доминировали небесно-голубой греческий и анилиновый турецкий. Пустынные еще недавно пляжи вокруг Кирении и Фамагусты отныне были усеяны коричневыми от загара телами солдат, приехавших поплавать в свободное от службы время.