Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

— Возможно, мой господин, я не совсем верно понял ваше задание?

— Нет, это именно то, что нужно. Но я крайне нуждался в ней месяц тому назад, как и говорил вам.

Последние три недели я тайно и усердно трудился над проектом отвода русла реки Арно. Никто пока не знал об этом, за исключением меня самого, Никколо и гонфалоньера Флоренции. И никто больше не должен был знать. А что касается карты, то я действительно забыл о ней, пока не открыл сегодня утром нашу общую копилку и не обнаружил, что она опустела. Однако герцогу я не мог признаться в такой забывчивости.

— Мой господин, простите меня… Мне хотелось сделать не только точную и красивую, но и практически удобную карту, чтобы ее могли использовать как путеводитель. Кроме того, как вы просили, по вечерам я занимался портретом донны Доротеи, и…

Бесцеремонным взмахом руки он прервал мои оправдания. Я умолк. Эта встреча тревожно походила на некоторые из тех, что бывали у меня с миланским герцогом — терпение и обаяние испарились, их сменила очевидная тираническая жестокость. Герцог мерил шагами комнату, а я ждал, что же он соизволит сказать.

— Портрет донны Доротеи… (он саркастически подчеркнул ее имя, и я понял, что мне не следовало знать ее настоящего имени)… уже закончен?

— Закончен эскиз, мой господин. Теперь осталось перенести его на холст и…

— Мне известно, как это делается. Вы захватили с собой эскиз?.. Покажите.

Я вытащил из связки принесенных бумаг пастельный эскиз и показал его герцогу. С полминуты он молча разглядывал портрет. Наконец медленно кивнул:

— Да. Прекрасная работа.

— Благодарю, мой господин.

— Вот только… Донна Доротея — исключительно привлекательная особа. Уверен, вам известно, что она моя любовница. А вот дама на вашем портрете меня не возбуждает. Она красива, но не вызывает вожделения.

Я покраснел. Почему он говорит мне об этом? Слова застряли у меня в горле. Он опять жестом успокоил меня:

— Возможно, вам следовало написать ее в обнаженном виде? — Его глаза — зеленые и холодные — обжигали меня как огнем. — Или это для вас слишком большое искушение?

Я промолчал. Это не разговор, а пытка какая-то. Герцог решил наказать меня, хотя я не знаю, за что именно. За излишне близкое общение с его любовницей? Что ему известно? Что он подозревает?

— Мой господин, вы рассердились на меня, и мне хотелось бы узнать причины вашего недовольства. Неужели я чем-то обидел вас?

Лицо герцога приобрело озадаченное выражение:

— Сержусь? Почему? Что вы там выдумали, мой дорогой Леонардо? Могли ли какие-то ваши действия обидеть меня? Вы начертили мне красивую карту и написали великолепный портрет моей любовницы. Я вам глубоко благодарен, — он отвесил мне низкий поклон. — Мне интересно, однако, как обстоят дела со всеми теми видами нового оружия, образцы которых вы мечтали создать. Помню, вы рассказывали о поглощающем мечи щите и взрывающихся пушечных ядрах. Где же эти новинки? Неужели карта и портрет действительно отняли у вас, маэстро, все свободное время?

Неужели он узнал о проекте Арно? Нет, невозможно! Откуда?

Повсюду шпионы…

— Мой господин, я…

К моей радости, в этот момент раздался стук в дверь. Вошел секретарь герцога. Они обменялись парой фраз, Борджиа резким шепотом отдал какие-то приказы (по-моему, о переброске войск), а глаза его секретаря тревожно следили за мной.

— Успокойся, Агапито, — сказал его светлость, — Леонардо не склонен к шпионажу. Если он в чем и виноват, так не в том, что слишком болтлив, а в том, что слишком молчалив.

Я опустил глаза, точно наказанный ребенок:

— Мой господин, позвольте…

— Да, — понял меня герцог, — вы можете уйти. Я пошлю за вами в случае надобности.

С облегчением, но глубоко встревоженный, я покинул приемную. И только потом вспомнил, что так и не спросил его насчет причитающихся мне денег.

10 декабря 1502 года

НИККОЛО

Завтракая, я поглядывал на мою домовладелицу, которая завела свою каждодневную жалобную литанию против французских войск:

— Настоящие скоты! Проклятые шакалы!..

И поэтому, пропуская ее слова мимо ушей, я позволил себе погрузиться в свои мысли, хотя время от времени согласно поддакивал и кивал, делая вид, что внимательно слушаю; но лишь размачивая в вине последний кусок черствого хлеба, я заметил, какой радостный у нее вид.

— Ну, во всяком случае, как говорится, скатертью дорога, а уж я помолюсь, чтобы эти чужеземные дикари никогда не вернулись.

— Что? — оживился я. — Откуда не вернулись?..

— Э-эй, так я вам про то и толкую… никто пока ничего не знает. Они протопали рано утром по виа Эмилиа и…

— Войска ушли из города? Все?

— Да вы, что ли, оглохли нынче? Я же вам только что все рассказала.

— А герцог?

— Ну так он и повел их в поход. Должна признаться, я с сожалением отношусь к его уходу. Пусть он и заработал дурную славу, да зато…

— Но ведь я виделся с ним вчера вечером. И он ни словом не обмолвился о сегодняшнем походе!

— Ха-ха, да уж, в лицедействе ему сам черт не брат, — она рассмеялась. — Можно только порадоваться, что, став нашим правителем, он больше не воюет с нами.

Допив вино, я закутался в плащ, обулся и выскочил из дома. Шел густой снег, и улицы обезлюдели, но от городских ворот неслись ликующие многоголосые крики, поэтому я со всех ног поспешил туда и, пробившись через толпу на дорогу, увидел хвост уходящей на юг армии: мулы тащили тяжелую артиллерию, а за ними бежала стайка хохочущих мальчишек.

Повернувшись к ближайшему соседу, я спросил, не слышал ли он, куда они направились.

— Говорят, к Неаполю; там у них назначена встреча с людьми короля, — уверенно заявил он.

Но другой горожанин сказал, что все это чепуха, и на юг герцог пошел, только чтобы запутать следы, а на самом деле он собирается потом повернуть на север и неожиданно напасть на Венецию. Я усмехнулся. Если герцог и задумал такой хитрый маневр (вероятность, конечно, невелика, но шанс есть), то об этом не догадывался даже Агапито, не говоря уж о простом имольском обывателе. И все-таки внезапный уход войск выглядел странно, да еще в такую мерзкую погоду. Озадаченный, я направился обратно в пансион собирать пожитки.

Чезена, 12 декабря 1502 года

ДОРОТЕЯ

Я сидела перед камином, пытаясь согреться: за три дня похода, сопровождавшегося снежной бурей, я промерзла до костей. Когда герцог зашел ко мне в ту последнюю ночь в Имоле, я подумала, что знаю, зачем он явился; но он просто велел быстро упаковать вещи, поскольку на рассвете нам предстояло покинуть город. Как обычно в последнее время, Чезаре выглядел сурово и мрачно. Большую часть дороги я боялась, что где-нибудь в пустынном месте мой экипаж остановят, а саму меня задушат и бросят в реку. Но ничего не случилось, и вот теперь мы уже добрались до Чезены, и меня поселили в дворцовой комнате, из окон которой видна рыночная площадь с фонтаном. Сама комната довольно большая и с высоким потолком — красивое, но безрадостное помещение. Я зябко поежилась, проникаясь жалостью к самой себе. Мне даже неизвестно, где сейчас Леонардо или Никколо. Со времени приезда сюда я не видела никого, кроме солдат и слуг.