Читать книгу "Брат по крови - Алексей Воронков"

— Ничего особенного, просто эта девочка вообразила себе черт знает что… В этом возрасте все с ума сходят, — сказал я.

— Это верно, — произнес Макаров. — Ты бы пореже в аул ходил, а то ведь тамошние девки могут и кастрировать.

Я поморщился. Ну что ты, ей-богу, болтаешь! — чуть было не воскликнул я, но сдержал себя. Решил, что не стоит больше говорить на эту тему. После этого Макаров затих, а я лежал и переваривал сказанное им. Вот ведь как все обернулось, думал я. Эх, Заза, Заза! Ну кто мог подумать, что ты такая сумасшедшая. Ведь я к тебе, как к человеку, а ты что? Ну почему ты позоришь меня перед моими товарищами? Разве я чем провинился перед тобой? Говоришь, любовь это у тебя? Нет, это не любовь — это какой-то ураган, землетрясение, взрыв атомной бомбы, в конце концов. Неужели все горянки такие? Неужели страсть их не знает границ? — спрашивал я себя.

До побудки оставался еще час, и я попытался уснуть, но не смог. Меня одолевали тревожные мысли. Я думал об Илоне, потом переключался на Зазу, потом снова передо мной возникал образ Илоны. И так без конца. Я ворочался, кряхтел, словно старый дед, и завидовал товарищам, которые безмятежно похрапывали в своих постелях.

А потом к нам в палатку пробилось солнце. Я облегченно вздохнул: значит, будет хорошая погода, и мы с Илоной пойдем в горы. Ведь я помнил, о чем мы говорили: мы решили обвенчаться по языческому обычаю. А почему бы нет? Наших предков венчала природа, вот пусть и нас обвенчают горы и солнце…

В тот день совещание у командира полка длилось недолго. Сем Семыча вызвали в штаб дивизии, который теперь снова находился в Грозном, — «полкан» торопился. Часам к одиннадцати из Грозного вернулся зам. по тылу Червоненко, который, заглянув к нам в палатку, сообщил сногсшибательную новость. По его словам, произошло то, что и должно было, в конце концов, произойти: Даурбек Бесланов предал нас. На днях в Грозном группа спецназовцев провела удачную операцию по захвату двух известных полевых командиров. Когда тех уже грузили в машину, откуда ни возьмись появился Бесланов со своими милиционерами, которые в упор расстреляли федералов, боевиков же отпустили с миром.

— Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит, — выслушав Жору, сказал Макаров. — Зря, что ли, люди придумали эту поговорку?

— Неужели это правда? — удивился я. — Тогда Бесланов повторяет путь Хаджи-Мурата.

— Все они одним миром мазаны, — сказал Проклов. — Никому из них нельзя верить. Может, после этого Москва наконец-то прозреет? Почему там верят всем этим хреновым беслановым?

— Нет, я все-таки не могу понять, что заставило Даурбека пойти на это, — сокрушенно произнес я. — Скажи, Жора, может быть, ты что-то напутал? — спросил я Червоненко.

— Путает только лиса свои следы, — сказал он. — Я же тебе повторяю то, что сам слышал. Об этом все в Грозном говорят.

— Ну а Бесланов… Где он сейчас? Сбежал? — спрашивает Макаров.

— Нет, не сбежал. Говорят, его вызвали в военную прокуратуру — будут разбираться, — ответил Жора.

На какое-то время в палатке воцарилась тишина. Все переваривали сказанное Жорой.

Странный человек этот Бесланов, думал я. Непредсказуемый какой-то, ненадежный. Впрочем, и ненадежным-то его назвать трудно — он ведь кровью доказал свою преданность Москве. Сколько раз он выручал нас — не сосчитать. Вожди повстанцев ненавидели его, а он их игнорировал и совершенно не боялся. Он, казалось, вообще никого на свете не боялся. Герой, одним словом. Иные говорили, что Даурбек ведет в этой войне свою игру, но какова его конечная цель, никто не знал. Говорили опять же, что федералов он использовал исключительно в своих интересах. Почему же тогда он пошел на необдуманный шаг? — подумал я. А может, во всем виновата его бешеная чеченская кровь? Или же виной тому обида на федеральное правительство, которое вело с ним свою игру и никак не решалось доверить ему высокий пост?

Тот день выдался солнечным и пригожим. Весело щебетали в кустах птицы, высоко в небе пел свою песню жаворонок, и даже пастух Хасан был в приподнятом настроении. Словно молодой джигит, он резво носился на своей чалой по лугу и, размахивая кнутом, собирал в кучу свое непослушное стадо, что в поисках корма широко разбредалось по пастбищу.

— Ить! Ить! — постоянно неслось с лугов.

— Шпион хренов, — покачав головой, сказал Проклов. — Была б моя воля — я б его из снайперки срезал.

— Жестокий ты человек, Проклов, — в ответ высказался Макаров. — Прямо так, без суда и следствия?

— А что их судить? Они ведь нас не судят. Перережут горло — вот и весь суд. Суки! — зло сказал он.

Макаров покачал головой.

— Да, что ни говори, а война делает из людей людоедов, — произнес он. — Притом, чем больше мы убиваем, тем нам больше хочется убивать. Страшное дело.

— На то она и война, чтобы убивать, — вздохнув, сказал Жора. — Привыкай, дружище. Я вот привык — и ничего.

Макаров усмехнулся.

— Ты, Жора, такой прямой, как извилина у бегемота, — сказал Макаров.

— Я военный, Женя, и у меня должна быть одна извилина, притом прямая, — в тон Макарову заявил Жора. — Если мы будем все здесь такие умные, кто же будет стрелять?

Макаров на мгновение задумался.

— У тебя, Червоненко, запор мыслей, а запор мыслей порождает трагедии, — философски произнес он.

— А у тебя словесный понос, — улыбнулся Жора. — Ты бы поделился опытом, как это у тебя так получается.

— Надо больше пить кофе, — сказал Макаров. — За последние два дня я выпил месячную норму этой дряни и уже пугаюсь своей коричневой мочи.

— А зачем кофе пьешь? Пей больше водки, — посоветовал ему Проклов. — Я вот только водку пью — и ничего.

Макаров глянул на него с иронией.

— Я тоже вначале много пил. Думал, водка поможет мне забыться от всех этих бед — не помогла. Перешел на кофе. Мой батя, когда хотел уснуть, всегда пил кофе. У других от него бессонница, а он такого храпака давал… Я же выпью этой хреновины — думаю, усну крепким сном и забудусь, а у меня ни в одном глазу. Вы, мать вашу, храпите, как кони, а я лежу и мучаюсь. Все думаю о чем-то, думаю…

— Это ты, брат, с ума сходишь, — заявил Червоненко. — С этого все и начинается. Так ведь, доктор? — обратился он ко мне.

— Тут, пожалуй, любой сойдет с ума, — сказал я. — А впрочем, мы уже давно все здесь душевнобольные. Когда душа постоянно не на месте — что еще ждать?

— Правильно, Митя. Лопату, говорят англичане, надо называть лопатой, — заговорил Макаров. — Мы и впрямь душевнобольные. И ты, Червоненко, и ты, Проклов, — все! И никакая водка вам не поможет спасти свою душу. Впрочем, пейте, дьяволы, пейте — что с вас взять? Может, сгорите заживо и пулю на вас не надо чеченцам будет тратить.

Потом мы разошлись по своим делам. После разговора с товарищами я шел в медпункт с плохим настроением, и если бы не мысль о том, что через минуту я встречусь с Илоной, я бы, наверное, застрелился.