Читать книгу "Страна смеха - Джонатан Кэрролл"

Иногда некоторые вели себя странно – например, увидев, что я приближаюсь, кидались к своей машине и срочно захлопывали багажник, – но я предположил, что они готовят для нас какие-то особенные яства или скромные сувениры и хотят сделать нам сюрприз. И я ничуть не возражал.

Я закончил сцену в пятницу в десять утра. Она заняла одиннадцать с половиной страниц. Я принес их Саксони и стоял в углу, пока она читала. Саксони подняла голову и удостоила меня профессионального кивка:

– То, что надо, Томас. Теперь мне действительно нравится.

Я позвонил Анне и сообщил ей. Она возликовала и сказала, что я здорово рассчитал время, так как она только что вернулась с сотнями пакетов муки и, когда всех обзвонит, начнет печь “гугельхупфы”. Она напомнила мне обязательно сказать Саксони, чтобы та даже не приближалась к плите, – они сами обо всем позаботятся.

Перед обедом я вышел погулять, но на улицах не было почти ни души. Воздух явственно пропитался предвкушением, однако улицы были пусты, словно в городе призраков, разве что какая-нибудь машина промелькнет иногда на полной скорости, с тайным заданием. Я отказался от своей затеи и вернулся домой.

Весь остаток дня от миссис Флетчер просачивались наивкуснейшие мясные ароматы. Вообще-то я терпеть не могу вечеринки и прочие пьянки-гулянки – но сегодняшнего мероприятия ждал с замиранием сердца.

Часа в четыре Саксони бросила вырезать голову новой марионетки – аж бультерьера – и забаррикадировалась в ванной комнате за своим шампунем и мыльной пеной.

Я попробовал почитать беттельгеймовскую “Пользу волшебства”[105], но без толку. Поразмышлял, спала ли Сак-сони с Джеффом Уиггинсом. Потом попытался угадать, что готовится наверху у миссис Флетчер.

В без четверти пять миссис Флетчер вышла из дома – не попрощавшись и не оставив инструкций насчет своего жаренья. Я проводил ее взглядом и, как только она скрылась из виду, понял, что больше всего на свете мне хочется оказаться в полшестого на вокзале и увидеть, что они там затевают. Я сказал себе, что у меня полное право там быть. Черт возьми, уж нас-то должны были пригласить в первую очередь!

Я встал и приблизился к двери ванной. Поколебавшись секунду-две, вошел. И моментально вспотел, такой там стоял пар.

– Сакс!

– Что? – выглянула она из-за занавески. Голову ее украшал тюрбан мыльной пены.

– Сакс, я собираюсь прокрасться к вокзалу и все-таки подглядеть, что они там делают. Я обязательно должен узнать, что они затевают.

– Ой, Томас, не надо. Если тебя кто-нибудь увидит, они так рассердятся, что...

– Да нет, никто меня не увидит. Я прокрадусь туда в четверть шестого и легко успею обратно, в самый раз к параду. Брось, Сакс, все выйдет отлично.

Она поманила меня пальцем:

– Я люблю тебя, Томас. Когда я уезжала, то все время думала о тебе. Пожалуйста, постарайся, чтобы никто тебя не увидел. Они так рассердятся! – Мокрыми руками она облапила мою шею, так что по спине у меня потек ручеек, притянула к себе и крепко поцеловала.

Через полчаса после того, как на город опустилась вечерняя тьма, я вышел из дому и, словно один из сорока разбойников Али-Бабы, на цыпочках спустился по лестнице. Первое мое ощущение было, что снова пойдет снег. Стало ощутимо теплее. Воздух был совершенно недвижен, а небо окрасилось в цвет молочного шоколада, как это бывает перед первыми снежинками.

Глава 10

Мне понадобилось больше трех лет, чтобы понять, почему я тут же не запихнул Саксони в машину и не удрал из Галена к чертям собачьим, пока все были на станции, готовясь к “прибытию”.

Он спросил меня об этом в Гриндельвальде, когда мы сидели за столиком на залитой солнцем крыше центрального ресторана и любовались Эйгером. Я взглянул на него, но утреннее солнце светило прямо из-за его спины, и я вновь отвернулся к горе:

– Видит бог, я должен был это сделать. И это ведь было так легко! Но прикинь только: вот я в жизни не думал не гадал, что во мне кроется творческая искра. И вдруг ощутил себя чуть ли... ну, не знаю... Прометеем, что ли. Украсть огонь у богов! Моим искусством – или, вернее, нашим искусством – мы собирались воссоздать человеческое существо. И не с кем-нибудь – а с моей любимой! С которой я хотел жить долго и счастливо. Плюс куча побочных соображений. Как и всегда в таких случаях. Галенцы снова меня обожали – короче, апофеоз самоупоения. Даже Анна делала то, что я ей велел... После возвращения Саксони все тут же пришло в норму, и я чувствовал себя неуязвимым. Пока мы вместе, нам ничто не страшно. Чего бояться-то? Ведь мы вдвоем – новый Маршалл Франс! У нас та же сила! Весь долбаный городок в нашей власти!

– И тебе ни разу не пришло в голову... – Он смотрел в свою чашку “эспрессо”, как будто боялся меня смутить.

– Ни в жизнь. – Я взял свою кофейную ложечку и положил в чашку.

Дома по обе стороны улицы весело светили окнами, но признаков жизни не проявляли. Все обитатели ушли на станцию, все были рады собраться ненадолго вместе, предвкушая момент, когда действительно вернется Маршалл Франс и навсегда возьмет на себя руководство их жизнями.

Всю дорогу до железнодорожного переезда, который я видел сотни раз, меня преследовал запах хвои и выхлопных газов. Я посмотрел на часы. Было пять двадцать один. Чтобы дойти до вокзала по улочке, параллельной путям, требовалось минут пять– восемь. Рискованно, совсем впритык; но я сгорал от любопытства и уже чувствовал, как сердце колотится в груди.

Я свернул направо и пошел на восток по Хаммонд-стрит, то и дело пускаясь трусцой. На тротуарах кое-где лежал снег, и я чувствовал его подошвами – словно россыпь острых камешков.

Я запыхался и вовсю работал локтями, посылая корпус вперед. Что они там будут делать? Что случится ровно в пять тридцать? Что?.. И тут послышался далекий звук. Я замер, перед глазами у меня все плыло. Два коротких гудка и один длинный. Длинный затянулся, окреп и повис в воздухе, словно зов неведомого чудища. Я соскочил с тротуара на проезжую часть. Снова грянул свисток, уже ближе, почти рядом – поезд подъезжал к платформе. Но пассажирские поезда больше не останавливаются в Галене... Улица оканчивалась тупиком, но я перескочил невысокий каменный заборчик и продолжал бежать. И лишь тогда увидел станцию. Она была так ярко освещена, что можно было подумать, будто снимается кино. Откуда этот свет? На перроне толпились сотни людей. Я был все еще слишком далеко, чтобы рассмотреть кого-либо, но слышал неумолчный шум, одновременный многоголосый гвалт. Потом послышалось: “Вон он! Там!” – и голоса стихли. Из темноты на дальнем от меня конце станции, с востока, из Нью-Йорка, с Атлантического океана, из Австрии, появился бледно-желтый свет, и, перейдя на шаг, я увидел приближающийся паровоз. Я замер на месте, дрожа всем телом. Паровоз был такой старый и черный, труба извергала клубы дыма, летели искры. Вот он въехал под навес и выкатился из-под навеса, выстроив яркие серебристые вагоны вдоль платформы.