Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

— Подобные оскорбления на Кавказе смываюткровью. Отсюда и особенная свирепость убийства, и исступленное истреблениекартин — всех без исключения. Лишь неукротимый восточный темперамент способенна подобные неистовства. Те же шаткие домыслы, которые мы слышали от прокурорапро осинку и мотыгу, извините, пригодны разве что для криминального романа.Следствие попыталось выстроить на совершенно случайном совпадении все зданиеобвинения. Неудивительно, что сия нелепая конструкция развалилась от первого жетолчка… Ну, с третьим убийством и вовсе просто. Джураев убил главногооскорбителя, но остался не удовлетворен. Хмель прошел, а боль обиды, нанесеннойгосподину, продолжала терзать это дикое сердце. Ведь еще большее, чем Поджио,оскорбление господину нанесла та, кто чуть было не стала его женой. Мало тогочто изменила, но еще и вела себя как презренная блудница. В мусульманском мире,как известно, таких побивают камнями. До смерти. Именно так Джураев и поступил.Взял камень и убил Телианову. А что заодно погубил ни в чем не повиннуюгорничную, так что ему, дикарю, еще одна христианская душа?

Гурий Самсонович горестно вздохнул, махнулрукой.

— Ну и последнее. Не забывайте, что при арестеименно Джураев оказал сопротивление властям. Естественно — у него единственногобыли на то веские причины.

Закончил Ломейко неэффектно, скомканно, в чем,видимо, и заключался главный столичный шик:

— У меня всё, господа. Как видите, я мучил васменьше, чем прокурор. Потому что у меня аргументы, а у него — сантименты.Решайте, это ваше право и ваша обязанность. Но дело совершенно ясное.

* * *

Овации не было, потому что реакция на речьполучилась смешанная: сторонники Бубенцова открыто ликовали, а его противникипребывали в явной растерянности.

Немедленно вскинул руку прокурор, и началисьпрения сторон.

— Значит, ваш подзащитный — невинная овечка,даже не подозревавшая, какого волка пригрела под своей шкуркой? — запальчивовыкрикнул Бердичевский отличную, только что придуманную фразу.

Многие засмеялись, потому что Владимир Львовична овечку никак не походил. Ободренный Матвей Бенционович продолжил:

— Не находит ли господин защитник, что историяс головами пришлась синодальному инспектору как-то уж очень кстати? СтоилоБубенцову прибыть к нам в Заволжье на искоренение язычества, и сразу откуда нивозьмись обнаружились безголовые, точь-в-точь как в известной летописичетырехсотлетней давности?

Ломейко иронически осведомился:

— Может быть, мой подзащитный и летопись самнаписал?

Снова раздался смех, и погромче, чем впредыдущий раз. В искусстве пикировки Матвей Бенционович столичному скорохватуявно уступал.

— Не столь важно, кто именно убивал, — пошелБердичевский на кардинальную уступку, потому что опровергнуть доводы защитыбыло нечем. Возможно, сам Бубенцов рук и не пачкал. Но если кровь проливалДжураев, то действовал он с ведома Бубенцова!

— Имеете доказательства? — прищурился адвокат.— Или просто сотрясаете воздух, как давеча?

— Темному, невежественному кавказцу самомубыло не разработать такую хитроумную интригу, — заволновался Бердичевский. — Ивтонкостях фотоискусства он тоже вряд ли разбирался. Он ведь не только снимкиразорвал, но и пластины разбил. Откуда такая осведомленность о фотографическомпроцессе? И, напомню, убийца унес именно ту картину и ту пластину, которыемогли выдать место захоронения трупов. Как вы это-то разъясните?

Гурий Самсонович снисходительно улыбнулся:

— Да очень просто, коллега. Громя выставку,Джураев увидел, что на одном из снимков запечатлено слишком памятное ему место.Пригляделся — а там забытая им мотыга. Нетрудно было догадаться, какуюопасность представляла для убийцы такая карточка. Вот вам и вся загадка. А еще,господин обвинитель, я хотел бы заявить самый решительный протест противотвратительного пренебрежения к инородцам, прозвучавшего в ваших словах.«Темный, невежественный кавказец». У вас получается, что он как бы и не вполнечеловек. А он очень даже человек, просто иных традиций и верований, но ссобственными представлениями о чести, куда более строгими, чем наши. Оченьжаль, что полиция убила Джураева. Я охотно взялся бы за его защиту. Стыдитесь,сударь. Все бы нам на свою мерку мерить, а ведь на свете не только русскиеживут.

Наградой защитнику за сии справедливые словабыли горячие аплодисменты от передовой части собравшихся, причем громче всеххлопали публицисты. Бердичевский же мучительно покраснел, потому чтопридерживался точно таких же убеждений.

— А попытка бегства? Зачем Бубенцову былобежать, если невиновен? спохватился Матвей Бенционович.

Ломейко потупился, словно ему стало неловко застоль простодушный вопрос.

— Позвольте, но что же ему оставалось делать,когда Черкес открыл пальбу? Ваши доблестные держиморды изрешетили бы пулямивсех троих. Да и в справедливое разбирательство Бубенцов верить никак не мог. Имы видим, что в этом он оказался прав.

Бердичевский посмотрел на подсудимого иувидел, как губы Владимира Львовича дрогнули в торжествующей улыбке.

— Да сколько можно? — довольно громко произнестоварищ обер-прокурора. — Уж, кажется, яснее ясного.

Матвей Бенционович бросил полный отчаяниявзгляд на владыку Митрофания, и тот вдруг подал ему некий знак.

— Господин председательствующий, — немедленнообъявил Бердичевский. Я просил бы выслушать свидетеля со стороны обвинения.

Когда выяснилось, что свидетельствовать будетсам губернский архиерей, защитник вскочил и крикнул:

— Протестую! Владыка не имел касательства красследованию, я внимательно изучил материалы дела. Стало быть, выступление егопреосвященства явится не чем иным, как попыткой воздействовать авторитетомстоль уважаемой особы на настроение присяжных.

Митрофаний улыбнулся, позабавленный мыслью,что суд может не дать ему слова. Председательствующий же, побагровевгеморроидальным лицом, резко ответил столичному светилу:

— Неправда! Хоть владыка формально и неучаствовал в разбирательстве, всем отлично известно, что он руководилдеятельностью следователей. Кроме того, проницательность его преосвященства вподобных делах широко известна, и не только в нашей провинции, — последнееслово судья особенно подчеркнул, злопамятствуя адвокату за прежние шпильки, —но и за ее пределами.