Читать книгу "Кладбище для безумцев - Рэй Брэдбери"

Вспотевшей рукой я взялся за ручку. Из-за двери доносились шорохи Гуанахуато.[178]Меня снова ждал тот длинный туннель в Мексике, где я однажды уже проходил сквозь ужасный строй: 110 мужчин, женщин и детей, высохших, как табачный лист, мумий выскакивали из своих могил и выстраивались в ряд в ожидании туристов и Судного дня.

«Гуанахуато? Здесь? — подумал я. — Не может быть!»

Я толкнул дверь. Она отворилась, совершенно бесшумно повернувшись на смазанных петлях.

На мгновение мы испытали шок. Мы вошли, открыв рот от удивления, и захлопнули за собой дверь.

Мы огляделись вокруг.

Рядом стояло большое кресло.

И пустой письменный стол.

С белым телефоном посередине.

— Где мы? — спросил Крамли.

— Судя по его дыханию, наш малыш знает, где мы, — заметил Генри.

Луч от фонаря Крамли запрыгал по комнате.

— Пресвятая Дева Богородица, Цезарь и Христос, — вздохнул я.

Передо мной были…

Кресло Мэнни Либера.

Стол Мэнни Либера.

Телефон Мэнни Либера.

Кабинет Мэнни Либера.

Я обернулся и увидел зеркало, прятавшее ныне невидимую дверь.

Полупьяный от истощения, я уставился на свое отражение в этом холодном стекле.

И вдруг увидел…

Двадцать шестой год. Оперная певица в своей гримерной, голос из Зазеркалья зовет, поучает, подсказывает, желает, чтобы она прошла сквозь зеркало, как Алиса шагнула в страшное Зазеркалье… растворенная в отражениях, спускаясь и исчезая в преисподней, она идет вслед за человеком в черном плаще и белой маске, который ведет ее к гондоле, покачивающейся на темных волнах канала, и везет в свое тайное убежище, где стоит кровать в форме гроба.

Зеркало Призрака.

Дверь, через которую Призрак выходит из страны мертвых.

И вот передо мной…

Его кресло, его стол, его кабинет.

Но он не призрак. Он — Человек-чудовище.

Я оттолкнул кресло.

Человек-чудовище… приходит повидаться с Мэнни Либером?

Я пошатнулся и отступил назад.

«Мэнни, — думал я. — Он никогда по-настоящему не отдавал приказы, только получал. Он лишь тень, а не суть. Интермедия, а не гвоздь программы. Управлял ли он студией? Нет. Был лишь телефонным проводом, по которому передавались голоса? Да. Мальчик на посылках. Рассыльный, что приносит шампанское и сигареты, точно! Однако он сидит в этом кресле? Он никогда в нем не сидел. Потому что…»

Крамли подтолкнул Генри:

— Шевелись!

— Что? — в оцепенении проговорил я.

— Кто-нибудь ворвется сюда через зеркало с минуты на минуту!

— Зеркало?! — вскричал я.

Я протянул руку.

— Нет! — закричал Крамли.

— Что он задумал? — спросил Генри.

— Хочу посмотреть назад, — сказал я.

Я не мог оторваться, глядя в длинный туннель, поражаясь, насколько долго мы по нему бежали, от страны к стране, от тайны к тайне, через двадцать лет — от Хеллоуина до Хеллоуина. Туннель уходил под землю и через хранилища жестянок с пленками вел к безымянной гробнице. Мог ли я пробежать весь этот путь без Крамли и Генри, разгоняя тени своим гулким дыханием, которое эхом отдавалось в стенах?

Я прислушался.

Мне показалось или там, вдалеке, распахнулась и захлопнулась дверь? Бросилось ли за мной в погоню темное войско или всего лишь Человек-чудовище? Неужели орудие смерти вот-вот начнет крошить черепа, промчится вихрем сквозь туннель и со страшной силой отбросит меня прочь от зеркала? Неужели…

— Проклятье! — чертыхнулся Крамли. — Идиот! Уходи!

Он ударил меня по руке. Зеркало закрылось.

Я схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Констанция! — прокричал я. — В Гринтауне.

Констанция что-то крикнула мне в ответ.

— Что она сказала? — Крамли пристально заглянул мне в глаза. — Не важно, — добавил он, — потому что…

Зеркало дрогнуло. Мы бросились бежать.

54

Киностудия была так же темна и пустынна, как и кладбище за стеной.

Два города смотрели друг на друга сквозь ночной воздух и притворялись одинаково мертвыми. Мы были единственными живыми и теплыми существами на этих улицах. Наверное, где-то Фриц просматривал ночные пленки, на них мелькали Галилея, разложенные угли, навевающий воспоминания Христос и рассветный ветер, стирающий следы на песке. Где-то Мэгги Ботуин склонилась над своим телескопом, рассматривая закоулки китайской глубинки. Где-то рыскал Человек-чудовище, а может, и нет.

— Плюнь ты на все! — сказал Крамли.

— За нами никто не гонится, — отозвался Генри. — Послушай меня, это тебе слепой говорит. Куда мы теперь?

— К моим бабушке с дедушкой.

— Что ж, звучит неплохо, особенно теперь, — сказал Генри.

Мы торопливо зашагали.

— Боже, боже, — перешептывались мы, — знает ли кто-нибудь на студии об этом потайном ходе?

— Если и знает, то никогда не скажет.

— Только представь. Если никто ничего не знал и Человек-чудовище приходил каждую ночь или каждый день и слушал из-за стены, то через какое-то время ему все уже было известно. Все дела, все входы и выходы, все аферы с бумагами, все женщины. Накопи побольше информации, и можно собирать дань. Потрясти Гаем у всех перед носом, забрать деньги и деру.

— Гаем?

— Куклой Гая Фокса,[179]чучелом для фейерверков, тем самым Гаем, которого швыряют в огонь каждый год пятого ноября в День Гая Фокса в Англии. Это вроде нашего Хеллоуина, только с религиозно-политическим уклоном. Фокс когда-то чуть не поджег парламент. Его поймали и повесили. И у нас тут что-то похожее. Человек-чудовище задумал взорвать «Максимус». Не в буквальном смысле, а расколоть студию подозрениями. Напугать всех. Потрясти перед ними этим жупелом. Может, он вытряхивал из них деньги годами. Никто другой не додумался. Он как тайный маклер, использующий секретную информацию.