Читать книгу "Вкус страсти - Дженнифер Блейк"

— Похоже, вы правы. — Маргарита помолчала и шепотом добавила: — Мне жаль, невероятно жаль!

— Не надо ни о чем жалеть. — Он повернул голову и посмотрел на Маргариту. — Вас просто использовали, вот и все.

Уголки ее губ поползли вниз.

— Я позволила себя использовать.

— Из-за беспокойства, и страха, и тысячи других причин, которые больше не имеют значения.

— Вы слишком добры.

— А что, я должен кричать, ругаться и угрожать наказанием? Это было бы глупо, ведь я знал, что должно случиться, и не сделал ничего, чтобы предотвратить это.

Ей внезапно стало дурно.

— Вы знали? Но как?

— Я слышал ваш разговор с Селестиной на стене замка.

— Но тогда… — Она помолчала, и все же закончила фразу: — Почему вы поехали с нами?

— Я не мог поверить, что вы хотите навредить мне. — Он дернул плечом. — А если бы хотели, то что произойдет дальше, уже не имело значения.

— Вы доверяли мне. — Она не могла сейчас думать о его второй фразе, означавшей, что для него будет неважно, жив он или умер, если Маргарита предаст его.

Дэвид встал с подоконника и подошел к Маргарите. Опустился на колени возле кровати, взял ее руку в свою, стараясь не побеспокоить ее раненую руку.

— Я доверял вам, да, поскольку вы всегда доверяли мне. Единственное, чего мы никогда не делали, моя милая Маргарита, — не причиняли друг другу боль.

«Неправда, — подумала она, скрывая взгляд за опущенными ресницами, — по крайней мере, не совсем правда». Он причинил ей боль, предлагая брак, который не давал ей ничего, кроме его защиты и его имени. Он причинял ей боль каждый раз, когда ускользал из ее объятий, заставляя жаждать чего-то большего от их близости, желая получить такой финал, которого он и не даст ей, и не примет от нее. Впрочем, все это делалось непредумышленно, и потому нельзя придавать этому слишком большое значение. Более того, он искренне считал, что так будет лучше — для нее.

— Маргарита!

— Нет, мы не причиняли друг другу боли. По крайней мере, не нарочно. — Она на мгновение встретилась с ним взглядом, но тут же снова опустила глаза.

— Тем не менее вы получили стрелу, которая предназначалась мне. Молю простить меня за эту боль.

— В этом виновата я сама.

Он провел большим пальцем по ее ладони — это движение оказалось успокаивающим, но одновременно чрезвычайно волнительным.

— Мне не следовало соглашаться скакать с вами наперегонки, да я и не согласился бы, если бы не счел это прекрасным предлогом для того, чтобы как можно быстрее добраться до крепости.

Она криво улыбнулась.

— Я думала точно так же.

Его длинные пальцы коснулись ее пульса на запястье и слегка надавили на кожу. Она на мгновение представила себе, как они касаются ее в других местах и так же уверенно ласкают ее. Тянущее ощущение внизу живота заставило ее заерзать на кровати.

— Я также сожалею, что втянул вас в это дело, — продолжал Дэвид глухим, рокочущим голосом. — Кажется, вы были бы в большей безопасности с Генрихом, и все же я думал…

— Что? Что вы думали? — спросила она, когда он замолчал.

Дэвид встретился с ней взглядом — его синие глаза сияли.

— Я боялся, что вы станете мишенью упреков из-за моих действий, а возможно, даже заложницей.

— Заложницей.

— Если бы вы оказались во власти йоркистов, у меня были бы связаны руки. И у меня могли бы потребовать жизнь в обмен на вашу. — Он устало пожал плечами.

— Вы бы согласились? — спросила Маргарита, хотя слова вонзались в ее горло, словно ножи. — Обменяли бы свою жизнь на мою?

Он нагнул голову и провел губами по костяшкам ее пальцев, не отвечая на вопрос напрямую.

— Я думал, мне будет проще защищать вас, если вы будете рядом. Я ошибался.

— Или нет. Кто может сказать наверняка, что произошло бы, останься я с Генрихом?

— Сегодня вы были бы в безопасности в Вестминстере, а не лежали бы здесь, испытывая боль.

— Не так уж и больно.

— Вы лжете, — спокойно заметил Дэвид.

Свободной рукой она коснулась его лица там, где на коже топорщилась золотистая щетина. Прядь песочного цвета упала на висок, и она мягко убрала ее, заложив за ухо. Подобные прикосновения удовлетворяли какую-то глубинную потребность, от них внутри Маргариты все растапливало разливающееся тепло. Лоб Дэвида был широким, классических пропорций. Брови и ресницы были темнее волос, но на кончиках тоже светились золотом. В глубине его глаз она разглядела синие точки, становившиеся то более темными, то более светлыми.

Он был так нежен с ней, однако же она видела, каким твердым и несгибаемым он мог быть с другими. Его сила не проявлялась криком и вспышками гнева, она шла изнутри, из непоколебимой уверенности в себе. Он был воином, слишком жестким и опасным, чтобы перечить ему. Он действительно производил впечатление принца крови, человека, которому суждено стать королем.

У него были внешность, повадки и даже оригинальное клеймо Плантагенетов. Что, если он и правда настоящий сын Эдуарда IV, а не побочный результат кратковременной интрижки? Что, если он действительно один из тех исчезнувших мальчиков? Как же Генрих ошибся, решив с его помощью удержать трон — трон, по праву принадлежащий Дэвиду!

Если Уорбек утверждает, что он Ричард, второй сын Эдуарда IV, то тогда Дэвид — Эдуард, объявленный Эдуардом V в день смерти его отца, когда он только-только вышел из детского возраста. Другого варианта просто не существует.

Эта мысль преследовала Маргариту, маячила где-то в подсознании с того самого момента, как Дэвид, гордый и сильный, встал посреди зала и объявил себя Плантагенетом перед лицом Генриха. Ей не терпелось узнать: не больше ли в его словах правды, чем он считает? Должен же быть где-то хоть один человек, который знает правду! И должен существовать способ эту правду обнаружить.

Если ее подозрения подтвердятся, об этом следует сообщить Генриху — это вопрос верности и чести. После всего, что он сделал для нее и двух ее сестер, она не могла оставить его в неведении.

Но как он, скорее всего, поступит, если ему предоставят неоспоримые доказательства того, что Дэвид — истинный наследник престола? Трудно сказать. Как минимум он, конечно же, будет вынужден отказаться от своего плана использовать Дэвида, чтобы расколоть силы Йорков.

Это сделать просто необходимо. По собственной инициативе Дэвид никогда не бросит то, что ему поручили, на полпути. Он дал королю Генриху слово и не отступится от него — ей следует не забывать об этом.

Но если Дэвида освободит от данного слова сам король, то рыцарь мог бы смириться с таким поворотом событий, не испытывая неловкости и не считая себя обесчещенным. Он мог бы снова вернуться к своим делам, мог отправиться во Францию или остаться в Англии. И навсегда будет покончено с делами принцев и королей.