Читать книгу "Убить президента - Лев Гурский"

– Интересно… – подал голос Аркадий Полковников. – А охранцами тоже предусмотрен план номер два?

Глава 65 ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ

Педрила-журналист не соврал: ждали в театре Президента, ждали моего закадычного врага! По этому случаю собрался весь бомонд – целая куча гиен пера и кое-кто с телевидения. Я прошелся по фойе в своих потрясающих армейских ботиночках, и меня узнали. Я почувствовал, как рыльце телекамеры потянулось за мной, как встрепенулись в толпе журналюг. Теперь нужно было подсекать. Я притиснулся к старушке, торгующей программками и разноцветными буклетами или каким-то дерьмом наподобие, и спросил: «Мамаша, где здесь будет сортир?!» Спросил я вроде бы ей в ухо, а получилось, что на все фойе. Сортир мне был, конечно, не нужен. Я успел отлить еще дома, да и знал я, где тут заведение Два Нуля. Важным был сам вопрос. В детстве я прочитал, будто бы с такого вопроса какой-то древний поэт – то ли Державин, то ли Пушкин – начинал свои визиты в присутственные места. Эта шуточка мне дико понравилась. И правильно: лучше спросить заранее, чтобы потом не бегать по коридорам и не искать, где бы, черт возьми, поблевать? К тому же фраза про сортир выглядела прикольной. Публика балдела: ка-а-кой крутой!

У старушки с программками когда-то был неплохой зад. Но давно. Лет двести назад. По-моему, она им даже пользоваться разучилась. Забыла, кошелка старая, что такое стульчак. И уж слово сортир восприняла как личное оскорбление.

– Что такое? Что такое? – закудахтала она, отпрыгивая от меня и чуть не теряя свои буклетики. – Что вы от меня хотите?

Да уж не то, на что ты надеешься, подумал я. Все вокруг уже смотрели на меня. На меня, на мои штанцы, мою сумочку и мою кепочку с одноименным «Фердинандом». Мимоходом оглядев фойе, я заметил, как недружелюбно посматривают на меня мальчики в штатском – этого добра сегодня было не меньше, чем журналюг. Придется осадить назад, мудро рассудил я. Если они меня выкинут до прихода Президента, то главного трюка с раздачей книжек мне не исполнить.

Я сказал добродушно:

– Программку хочу купить. И буклеты, вот этот и вон тот…

Старая кошелка с бывшей задницей опасливо вернулась на исходную позицию. Я вытащил пять баксов, отмахнулся от сдачи и сгреб в охапку разноцветное барахло, мысленно ища уже ближайшую урну. Вся эта дрянь отпечатана была на толстой роскошной бумаге, которую я ненавидел и в Париже. Богачи чертовы! Всю задницу обдерешь, разминай или не разминай.

Об этом я и сообщил на прощание бабке. Но уже тихо, не для фойе. Лицо кошелки перекосилось. Видно было, что книжку «Гей-славяне», сочинение писателя Изюмова, в детстве прочесть под одеялом запрещала ей кошелкина мамаша. Хотя какой там Изюмов! В пору ее детства единственной крутой вещью была поэма «Лука Мудищев». Ее, может, она и прочла под одеялом. Но уже забыла на старости лет. И написал поэму, кажется, не я.

Я обнаружил наконец урну, сбросил туда все свои покупки, похлопал себя по заднице и легкой пружинистой походкой отправился в зрительный зал. Я просто физически ощущал своим затылком злые взгляды журналистских гиен. Или я ничего не понимаю в жизни, или завтра хоть одна сволочь обязана написать: «К сожалению, визит Президента в театр был подпорчен хамской выходкой скандально известного Фердинанда Изюмова, который»… Впрочем, «который» будет в антракте. Нельзя складывать все яйца в одну мошонку. Я насторожил гиен, теперь ждите. Будет акт второй. Мне вспомнилось, как мой фрэнд Боря Казимиров хвастался, что написал пьесу в пяти половых актах, и жаловался мне, что никто ему не верит, будто он написал… «И я не верю, – честно сказал я ему тогда. – Максимум на что ты способен, – это пьеса в двух половых актах. Но даже в таком случае у твоего произведения будет открытый финал. Соображаешь?» После этих слов Боря сразу перестал быть моим фрэндом, и черт бы с ним. Казимиров теперь в Канаде, работает на ферме и разводит коров, а Фредди-беби стал европейской величиной. Писателем. Известным публицистом. Можно сказать, на одной ноге с королями и президентами. Будущими…

…и бывшими! Я нашел свое седьмое место на восьмом ряду и испытал легкое потрясение, узнав своего соседа. Ни хрена себе улыбочка Фортуны. Место номер восемь занимала массивная фигура. Седые пряди и нос картошкой. Он самый. Позавчерашний хозяин России, ныне скромный зритель в Большом театре. Сик транзит глория мунди… или муди? Забыл.

Я шлепнулся рядом и посмотрел на соседа. Бывший президент посмотрел на европейскую знаменитость. Два места с другой стороны от меня были еще не заняты. Блин, подумал я с воодушевлением. А кто же сядет с другой стороны? Может быть, Горбачев с леди Тэтчер? Где же телекамеры, черт возьми? Я чуть не застонал от обиды. Пока педрилы-тивишники ждут в фойе выхода – вернее, входа – Президента, тут в зрительном зале сам Фредди-беби беседует с бывшим президентом России о судьбах России. Камеры! Мотор! Дайте свет!

– Добрый вечер, – с чувством произнес я, прикидывая, как получше начать этот разговор о судьбах России. Хорошая, между прочим, завязка для новой книги… Кстати! Еще одна мысль буквально пронзила меня. А вдруг это как раз он прислал мне билет? На гея он, правда, не похож, но, может, просто умело маскировался?…

– Добрый вечер, – мрачно отозвался бывший президент. – Кепку бы сняли. В театре находитесь, а не в конюшне. Очаг культуры… – Он почему-то вздохнул. Я понял, что бывший не догадывается пока, КТО именно сидит рядом с ним.

Я дисциплинированно стянул свою крутую кепочку с «Фердинандом» и положил ее на свои коленки, обтянутые крутейшими брючками.

– Позвольте представиться, – торжественно сказал я. – Фердинанд Изюмов, писатель. Будем знакомы.

Бывший президент недовольно моргнул. Что-то отразилось на его лице. Похоже, он слышал обо мне. Точно-точно, слышал, потому что отодвинулся от меня подальше.

– Это ты, что ли, написал про то, как тебя индеец поимел? – спросил он неприязненно. Я возликовал. Вся Россия меня читает, вся. От слесаря-водопроводчика до президента. Плюются, но читают. Высокий класс!

– Во-первых, не меня, а моего героя, – с готовностью начал объяснять я. – Во-вторых, даже не его, а скорее он, как вы верно выразились, поимел индейца. В-третьих, там было еще двое… Такая многокомпозиционная сцена. Я понятно излагаю?

– Понятно, – еще более мрачно откликнулся бывший. Я догадался, что к большому разговору о судьбах страны он сегодня явно не готов. – И не стыдно тебе писать такое говно? Взрослый мужик, модный… – Он брезгливо ткнул пальцем в направлении моего роскошного пиджачка с нарисованными глазками. – Денег, что ли, не хватает?

Я оскорбился. Бывший президент оказался тупым бурбоном. Я так и думал. Если ты всю жизнь проработал секретарем обкома, тебе не понять постмодерна. Примитивные партийные рефлексы. Если индеец скачет на коне – это хорошо. А вот если того же индейца трахает молодой темпераментный славянин – это уже, видите ли, говно. Я стал судорожно перебирать в уме самые умные фразы из рецензий на «Гей-славян». В голове трепыхалась только какая-то заумь вроде поливекторного дискурса или экзистенциальной компоненты. Пишут, блин. Попробуй объяснить простому человеку. Одна Марья Васильевна нашла человеческие слова. Помню, что человеческие, а какие именно – позабыл. Надрался в задницу и не запомнил.