Читать книгу "Дальтоник - Алексей Слаповский"

Все восхищенно ахнули.

— Но не в этом суть, а в том суть, что вы, получается, работаете в пятьсот сорок раз больше меня! И физически, и интеллектуально, и всячески. Может такое быть?

— Откуда вы эти цифры взяли? — удивился Карчин. — И к чему вы клоните, не пойму?

— А клоню я к тому, — охотно втолковал Леонардыч, — что я даже не спрашиваю, кем вы там работаете или каким там бизнесом занимаетесь, но уверен, что деньги ваши ворованные! Потому что честным трудом заработать их невозможно. Ибо! — поднял он палец — это означает, что надо работать в пятьсот сорок раз лучше и больше главного инженера теплосетей крупного города. Вы представляете себе вообще это: вы работаете один, как пятьсот сорок главных инженеров? А?

Показалось, что раздались аплодисменты, хотя всё ограничилось только одобрительными репликами аудитории. А Геран представил мифическую армию из пятисот сорока главных инженеров, против которой стоит один-единственный Карчин, и усмехнулся.

— Б.., социалистическая логика опять, надоело! — воскликнул Карчин. — Ты дело говори!

— А я и говорю! — развел руками Леонардыч. — Я говорю, что вы кого-то там грабите, и я вас собираюсь откровенно ограбить. Вы скажете, что такая работа столько не стоит? И я соглашусь! Не стоит! И ваша столько не стоит, но вы себе вон какие машины позволяете! Поэтому советую заплатить, пока не попросил больше!

— У меня столько нет, — сказал Карчин.

— А вы поищите.

Искать на глазах у всех было неудобно, поэтому Карчин согласился, не заглядывая в бумажник.

Леонардыч взялся за работу, причем у него нашлось много добровольных помощников. Ольга попросила у рабочих какую-нибудь старую или производственную одежду, ей принесли целый ворох, она велела Герану и Карчину переодеться, взяла их мокрое и грязное, отыскала корыто, мыло, где-то нагрела воды и занялась стиркой. Геран дремал на крыльце, а потом ему предложили устроиться в одном из домиков, Карчин же, не дожидаясь аналогичной любезности, устроился в каком-то сарае, на верстаке, на груде ветоши и тут же крепко уснул.

Проснулся он разбитым, вялым. Ольга к тому времени уже все перестирала и даже высушила возле печи, на которой работники лесхоза готовили себе еду. Юрий Иванович оделся, оглядывая себя и видя, что костюм за тысячу долларов безнадежно испорчен. Геран еще спал.

— А вы что же? — спросил Ольгу Карчин. — Не спали?

— Если у женщины трое детей, она умеет не спать по трое суток, — ответила Ольга.

Народная мудрость, неприязненно подумал Карчин. Но оставался при этом любезным. Он решил воспользоваться моментом и завоевать доверие женщины. Может, удастся что-то выведать, выспросить, почуять: вдруг проговорится? Ведь не исключен вариант, что семейство в сговоре, что пацаненка убрали для отвода глаз. А если не для отвода глаз, если все-таки он виноват, мать все равно будет защищать его. Карчин вспомнил то, что, казалось, забыл навсегда, свою обиду: ему было лет восемь, он с соседом Ромой играл во дворе, пришли мальчишки из соседнего двора, старше, почти подростки, стали задираться, Рома, конечно, заныл и заплакал, а Юра попытался отбиться, и тут налетела мать Ромы. Она мигом разметала подростков, не шутя лупя их по лицам кулаками (крепкая была женщина), а заодно, не разобравшись, и Юре влепила пощечину, отняла палку, которой он оборонялся, и еще палкой его по заднице ударила раза два. Обняла хнычущего Рому и увела. Карчин с тех пор усвоил, что всякая мать только своему ребенку мать, а его обидчикам — сущий зверь. И не раз потом получал подтверждение того, что матери, защищая детей, бывают по отношению к остальному миру беспредельно жестоки, несправедливы; Карчин, к слову говоря, вообще считает женщин существами беспощадными.

И вот он сел рядом с Ольгой на бревнах, на солнышке, и исподволь завел душевный разговор. И незаметно, от слова к слову, рассказал о жизни с прежней супругой, о жизни с теперешней супругой, о том, что прежняя стала милей, чем когда-либо была, да не воротишь, а теперешняя, если честно, постыла — и непонятно, почему. Карчин рассказывал чистую правду, но у него было оправдание: он же не жалуется, не исповедуется, он использует это как прием для вполне рациональных целей. Однако, какую бы цель он ни имел, рассказывать Ольге было приятно, она слушала внимательно. И опять Карчин подумал, что эта женщина не кажется ему старой, как должна бы казаться. Она кажется ему даже привлекательной. Он замечал обаятельные нотки в своем голосе, которые обычно подпускал в неделовых разговорах с юными красавицами, и удивлялся, ведь не юная и не красавица перед ним, зачем так стараться?

А Ольга, слушая, думала, что мужчина видит в ней только жилетку, в которую можно поплакаться. Выспался, отдохнул, почему теперь не пожаловаться? Они привыкли, что русская баба лучше всего годится именно для этого: утешит, пожалеет, посочувствует. А нет уже, не то время, жалеть вас так же опасно, как детей баловать, начинаете зарываться, дерзить, капризничать. Любить вас еще можно, любовь чувство безответственное и, главное, неподконтрольное. А как появляется этот интерес к мужчине — загадка природы. Фокус. Парадокс. С какой стати она любила отцов своих детей, которые, если вдуматься, хоть и были люди интересные, но все-таки подлецы? А потом полюбила Герана, который и интересный, и не подлец. А теперь вот сидит и понимает, что этот чужой и, судя по всему, эгоистичный человек понравился ей чуть не с первого раза, когда она его увидела. Нет, хватит. Ей сорок уже, что за шутки. Больше она этой мороки в своей жизни не допустит. Да и шансов никаких, он человек совсем другого мира и других дел. Человеческие дела вообще мешают человеческим отношениям. С другой стороны, не было бы дел, не было бы и отношений...

И, когда Карчин задал какой-то вопрос, чтобы услышать обычное женское: да уж, дескать, понимаю уж, такова жизнь уж, он услышал совсем другое:

— Я думаю, Юрий Иванович, вы и без меня сами все знаете. Не любите вы никого, вот и вся проблема. Себя разве... да и то не чересчур, чтобы не переутомиться.

Карчин немедленно оскорбился:

— Здравствуйте пожалуйста! Еще ничего не знаете обо мне, а уже приговорили!

— Да все я знаю, — невежливо поднялась Ольга, прекращая разговор. Пусть мужчина обидится на нее, пусть разозлится, пусть считает ее стервой. Так оно лучше. Пора Герана будить да и покормить их чем-нибудь.

Леонардыч возился весь день, но при этом оказался ловким не только на язык. Он отлично все выправил и даже «подстучал жестянку», как он выразился. Машина выглядела вполне удовлетворительно. Ехала же, когда Карчин опробовал, легко и гладко, как раньше.

Что ж, пора было удаляться: коллектив лесхоза продолжил гульбу, к вечеру становясь все веселее и посматривая на гостей (вернее, преимущественно на Карчина) не весьма приветливо, и мог в результате сделать из утренних теоретических выкладок Леонардыча какие-нибудь неприятные практические выводы на классово-экономической основе — с последствиями для Карчина самыми непредсказуемыми.

11

Килил опять пошел к лесу поискать грибов. Пройдя через дачи и обогнув полигон (его отогнал солдат с флажком), он поднялся к деревьям и стал ходить среди них, но грибы не попадались. Вышел на большую поляну, и тут с ним случилось то, чего никогда не бывало в его жизни. Он вышел на эту поляну, посмотрел вокруг, и вдруг что-то у него внутри будто вспыхнуло. Он почувствовал радость, которую не с чем было сравнить, разве что с той дурью, которая на него нашла, когда он однажды, храбрясь, понюхал предложенный соседскими пацанами пакет с какой-то жидкостью (и, кстати, потом страшно болела голова), но гораздо большую, какую-то просто невместимую. И Килил, гикнув, засмеявшись, стал бегать по траве, валяться, кататься, вскакивал, опять бегал, потом упал, обнял руками землю и прижался к ней лицом. Перевернулся на спину и долго так лежал, глядя в небо.